авторская легенда о Соньке Золотой ручке
(частично основана на реальных событиях)
Действующие лица:
Софья Ивановна Блювштейн, 44 года
Антон Павлович Чехов, 30 лет
Тюремный смотритель
Остров Сахалин
Лето, 1890 год
Одиночная камера в тюрьме. Нары, стол, в углу – «парашка».
Софья Ивановна лежит лицом к стене, укрывшись серым овчинным полушубком. Гремят засовы, скрипит и открывается дверь… Входит тюремный смотритель, ставит стул посреди камеры. Стул самодельный, немного перекошенный, с торчащими гвоздями.
Смотритель окидывает беглым взглядом обстановку камеры и спящую узницу…
С м о т р и т е л ь. К тебе пришли там… Писатель приехал… Говорит, из самой Москвы. С документами. Полчаса вам дал. Лишнего не трепи! По делу только. Буду на стрёме за дверьми. (про себя) Видали мы энтих писателей… Дармоеды.
Софья Ивановна никак не реагирует на его слова. Смотритель уходит, прикрыв дверь.
Чуть позже заходит Антон Павлович, в длинном кожаном пальто и с дорожным сундучком, осматривается и садится на стул.
А н т о н. Софья Ивановна? Софья Ивановна! Я знаю, что вы не спите…(чуть громче) Софья Ивановна!
Софья Ивановна оборачивается, взглядом будто оценивает гостя, потом усаживается на кровати поудобней и уже глядит на Антона Павловича с усмешкой – в упор. На руках узницы – железные кандалы. Антон Павлович время от времени кашляет.
С о ф ь я. Ну и чего мы разорались?
А н т о н. Вас же зовут Софья Ивановна?
С о ф ь я. Марь Петровна! Зовите меня Марь Петровной!
А н т о н. Забавно… Но, с вашего позволения, я все-таки буду называть вас Софьей Ивановной.
С о ф ь я. А я вам такого не позволяла! Позволяю звать меня Марь Петровной!
А н т о н. Софья Ивановна, я преодолел 82 дня в пути – сюда, на остров Сахалин. Четыре тысячи верст… Ради встречи с вами… В том числе, конечно.
С о ф ь я. И что? (кривляясь) Чем прикажете благодарить?
А н т о н. Хотя бы разговором.
С о ф ь я. Не о чем! Читайте дело, там всё подробно описано.
А н т о н. Дело в том, что я не имею никакого отношения к полиции… И читать «дела» не мое дело… Меня зовут Антон Павлович Чехов. Я писатель. Мне интересны не факты, а мотивы… Мне интересен характер персонажа, то есть – человека… А его поступки – уже следствие, они предсказуемы. Я хочу с вами поговорить.
С о ф ь я. Что я буду с этого иметь?
А н т о н. Вы про денежное вознаграждение?
С о ф ь я. Я про любое вознаграждение.
Антон Павлович хлопает себя по карманам пальто, достает деревянный портсигар.
А н т о н. (протягивая портсигар) Мой портсигар?
С о ф ь я. Дешевка!
А н т о н. Действительно… Самоделка! Подарок каторжника из Дуйской тюрьмы.
С о ф ь я. Из Дуйской? Вы и там бывали?
А н т о н. Побывал. Волей случая… У вас не камера, а хоромы, если сравнивать с дуйскими клетками. Слабое утешение, простите… Что же мне предложить вам еще… (распахнув пальто и достав из внутреннего кармана пиджака медальон) Старинный серебряный медальон?
С о ф ь я. Подделка!
А н т о н. Вам не угодишь… Оно и понятно, в драгоценностях разбираетесь лучше многих ювелиров… Но сейчас ошиблись! Медальон – подлинник! Рожден во Франции почти сто лет назад. Я взял его в дорогу, как оберег… И он служил мне верой и правдой: доехал сюда без особых потерь…
С о ф ь я. (с иронией) Вам еще предстоит обратная дорога. Как же вы без оберега?
А н т о н. Оберегом мне будет память о нашем разговоре.
С о ф ь я. Я еще не дала согласия.
А н т о н. Ну не хотите, как хотите. (убрав медальон во внутренний карман) В таком случае, ваше предложение? Озвучьте!
С о ф ь я. По-моему, это вам нужно, а не мне.
Антон Павлович открывает дорожный сундучок, пересматривает содержимое.
А н т о н. Но больше у меня нет ничего ценного… Может, вы сами что-то предложите, что вас интересует… Я мог бы приобрести и передать…
С о ф ь я. Не сможете. Нет ничего ценного сейчас для меня. Всё обесценилось.
А н т о н. Но все-таки…
С о ф ь я. Если и возьму чего, всё отымут.
А н т о н. Я договорюсь. Ну то есть… постараюсь договориться…
С о ф ь я. Начхать им на вас! И на меня! Что вы из себя возомнили?! Писатель вдруг выискался! (через паузу) Слабо верится, что вы приехали на Сахалин, чтобы поговорить со мной… Вас послали, чтоб вытащить из меня признания. Но мне нечего добавить, кроме того, что уже сказано. Так что зря тратите время. Уходите прочь – подобру-поздорову.
А н т о н. Я прибыл на Сахалин не только из-за вас, это правда. И даже – совсем не из-за вас… Я занимаюсь переписью населения. На опросных листах записываю основные сведения о каторжниках и ссыльных. Этот российский уголок совсем не изведан. Здесь, на каторжном острове, люди живут по особым правилам. И многие исчезнут бесследно. Даже не многие, а почти все… Я решил переписать основную массу! (достает из сундучка листы)Могу показать вам мои опросные листы – вот и вот! (читает на листе) Имя, вероисповедание, время, проведенное на Сахалине, основные заболевания… И прочее, прочее… Тысячи листков – тысячи судеб…
С о ф ь я. Заболевания? Зачем заболевания?
А н т о н. Сугубо личный интерес. По своей основной профессии я врач!
С о ф ь я. Вот те на! То писатель, то врач! Вы бы определились с профессией.
А н т о н. Да, так случилось… Медицина – моя жена, а литература – любовница! Но конфликта между ними нет, писатель – тоже своеобразный врач. Врачеватель душ. Когда болит душа, это пострашней телесных болячек будет…
С о ф ь я. Но от меня-то вам что надо? Раз и жена, и любовница у вас уже есть! Я вам тогда зачем? Вероисповедание? Или заболевания мои перечислить? Что надо?
А н т о н. Откровенности. Честного разговора. Взамен просите, что угодно. Что в моих силах…
С о ф ь я. Мне ничего не нужно от вас! Сколько раз повторять!
А н т о н. Странно. Почти все заключенные в округе мне давали какие-то поручения, просили о чем-то… Кому махорки передал, кому кусок мыла, кому чая кирпич, а кому сувениры… Как же я о них забыл! Я привез из Москвы немного ярмарочных безделушек, что-то могло бы и вас заинтересовать… (снова перебирает содержимое дорожного сундучка)
С о ф ь я. (как будто не слушая) Хотя! Да! Есть! Есть одно предложение…
А н т о н. Я весь внимание.
С о ф ь я. Вы потом поедете назад, в Москву?
А н т о н. Не совсем в Москву… Но к зиме планирую добраться и до Москвы.
С о ф ь я. Разыщите моих дочерей. Откланяйтесь им от меня. Передайте, что люблю и помню! И прощения прошу… Вот, это мое предложение! Единственное, что мне сейчас ценно! Я сдала их в приют совсем крошками… Но всегда, когда могла, присылала им деньги! Запишите куда-нибудь их имена… На своих листках запишите.
А н т о н. Я знаю их имена, записал, когда изучал ваше дело…
С о ф ь я. Да?.. Хм… Тем лучше. Только не забудьте!
А н т о н. Хорошо-хорошо. Я выполню вашу просьбу.
С о ф ь я. Это не просьба, это условие.
А н т о н. Пусть будет так. Условие принято.
С о ф ь я. Так и скажите – люблю и помню. И скоро вернусь. Совсем скоро…
А н т о н. Скоро?
С о ф ь я. Да, скоро! Очень скоро. Только передайте обязательно!
А н т о н. Передам дословно. Обещаю.
С о ф ь я. Спасибо. (вдруг сменив тон) Что именно хотите взамен? А? Писателей у меня еще не было! Могу поцеловать! Слаще сладкого! Как вас никто никогда не целовал!
А н т о н. Благодарю вас, не надо. Я уже говорил, мне нужен разговор. По душам.
С о ф ь я. Странный вы! Со всей Российской империи едут ко мне, чтобы только потрогать или сфотографироваться рядом, платят бешеные деньги тюремному фотографу! А за поцелуй душу дьяволу продадут! А вы отказываетесь… Подумайте хорошенько!
А н т о н. Я подумаю…
С о ф ь я. Мне-то все равно, кого целовать. От меня не убудет… А вам память на всю жизнь… Жизнь ведь коротка! Надо уметь её прожить!
А н т о н. Я подумаю. Обязательно подумаю.
С о ф ь я. (перебивая) Поцелуй Соньки Золотой ручки стоит недёшево! Подороже вашего медальона! Потомкам будет, чем похвастаться! Книжку напишете о моем поцелуе… вы же писатель! Вся огроменная Российская империя читать и завидовать будет!
А н т о н. Да-да, я понимаю… Да-да, я подумаю…
Антон Павлович снова покашливает.
С о ф ь я. Чахотка?
А н т о н. К счастью, нет. Были подозрения, но все-таки нет. Сыро здесь просто… И холодно.
С о ф ь я. Сыро и холодно… Как в могиле?
А н т о н. Не могу сказать, не с чем сравнивать, не был еще там.
С о ф ь я. Будете!
А н т о н. Спасибо на добром слове.
С о ф ь я. Все мы там будем! Поэтому надо ценить каждый миг! Сколько вам лет?
А н т о н. Тридцать.
С о ф ь я. Юнец!
А н т о н. Как сказать…
С о ф ь я. Что же вы пишете, очень интересно! В тридцать-то лет! Вы настоящий писатель или просто… того самого…балуетесь? Многие в юности пописывают… Так что же? Любовные романы? Или криминальные? Раз к нам на Сахалин приехали… Тут окромя тюрем любоваться нечем!
А н т о н. «Скучную историю». Вот дописал не так давно.
С о ф ь я. И как называется ваша скучная история?
А н т о н. Так и называется – «Скучная история».
С о ф ь я. Скучная история называется «Скучная история»? А вы большой чудак, однако! Разве можно так называть? Кто же захочет читать вашу книгу, если она называется «Скучной историей»? Веселые истории писать надо!
А н т о н. Наверное, вы правы.
С о ф ь я. Еще бы! Я всегда права! Так что вы хотите знать обо мне? Жизнь моя тоже скучная история…
А н т о н. Сомневаюсь. Очень сомневаюсь.
С о ф ь я. Спрашивайте – отвечу, докажу.
А н т о н. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы наш разговор был похож на допрос…
С о ф ь я. А на что он должен быть похож?
А н т о н. На дружескую беседу.
С о ф ь я. Я вас впервые вижу.
А н т о н. Я вас тоже…
Антон Павлович кашляет. На этот раз кашель его не сразу отпускает…
С о ф ь я. Снимите это свое пальто. Оно же не греет, а холодит. Возьмите мою шубейку! Давайте-давайте, не стесняйтесь!
А н т о н. Что вы! Благодарю вас, не надо…
С о ф ь я. Снимайте, кому говорю! Вам нужно тепло!
Антон Павлович неуверенно снимает пальто. Софья Ивановна накидывает на Антона Павловича свой полушубок, а пальто кидает на стол.
Полушубок явно мал Антону Павловичу…
С о ф ь я. Ну? Как? Теплее? То-то!
А н т о н. А вы как же?
С о ф ь я. А я привыкшая! Обо мне не думайте.
А н т о н. Как же не думать…
С о ф ь я. Ну, начинайте свою беседу! Дольше получаса мне еще ни с кем не позволяли говорить. Скоро вас попрут отсюда поганой метлой!
А н т о н. Начну… Надо спешить… Я лукавил, говоря, что не читал вашего дела. Я изучил его досконально.
С о ф ь я. Надо же! Прям удивили!
А н т о н. Кражи, мошенничество, преступные схемы, подельники-мужья…
С о ф ь я. Бывшие мужья.
А н т о н. Да, бывшие мужья, ставшие подельниками…
С о ф ь я. Ну и?
А н т о н. О чем мне было интересно узнать из первых уст… Напрямую от вас то есть. Интересно, сколько драгоценных камней, золота, бриллиантов надо было украсть, чтобы остановиться? Чтобы в какой-то момент воскликнуть – всё, мне хватит! Хватит на безбедную и беззаботную старость! Я заканчиваю с воровством и мошенничеством! Начинаю новую жизнь! Вот это мне очень интересно. Есть ли тот предел. Или притягивает сам процесс? Еще интересно ваше отношение к жертвам. Испытывали ли вы к ним жалость, когда оставляли их без денег, без крова, без всего… Ведь некоторые ваши жертвы сходили с ума, заканчивали жизнь самоубийством. Было ли раскаяние у вас, в вас? Или только презрение? Или вы попросту гнали от себя подобные мысли? Этот момент тоже очень интересен… Но я спрошу сперва совсем о другом.
С о ф ь я. Постойте! Столько вопросов зараз… Вы меня запутали.
А н т о н. Это просто вопросы… Которые меня интересуют, беспокоят… Я перечислил только два. Но в первую очередь спросить я хотел про другое.
С о ф ь я. Давайте я сначала на эти отвечу. Раз они интересуют. А потом уж про другое.
А н т о н. Ну хорошо.
За дверью слышно, как чихает смотритель.
С о ф ь я. Шельмец! Подслушивает.
А н т о н. Да и пусть! Нам нечего скрывать.
С о ф ь я. Что правда, то правда. Как вас там? Антон?
А н т о н. Антон Павлович. Чехов.
С о ф ь я. Антон Павлович, а вы книги свои продаете? Имеете успех, богатство?
А н т о н. По-всякому бывает. Иногда позор и провал вместо успеха и богатства.
С о ф ь я. Прибедняетесь? Так хорошо мысли излагаете… Настоящий писатель. Наверно.
А н т о н. Ничуть не прибедняюсь. Недавно пьеса моя провалилась на сцене.
С о ф ь я. Как называлась пьеса?
А н т о н. «Леший».
С о ф ь я. Леший? Опять скучная история?
А н т о н. Не совсем.
С о ф ь я. Но почему «Леший»? Целая беда с названьями! Еще б не провалилась! Книгу Лешим назвать… Он же черт, леший – это черт! Это ж надо додуматься! Отчего бы красиво не назвать? Птицей какой-нибудь! Орланом! Или чайкой! Вот – чайкой! Видели, какие чайки у нас тут летают?
А н т о н. Нет, чаек здесь не видел… Видел буревестников да бакланов…
С о ф ь я. (увлекаясь) Огромные! И кричат! Нет – орут, орут они! По-человечьи… Мы молчим в сырых клетках, гнием и молчим, а они орут на воле… За всех нас орут! И за меня тоже орут! Только что толку. Что толку? Переназовите свою книгу «Чайкой»!
А н т о н. Не книгу, а пьесу для театра. Её в театре поставили… Три действия вызывали, аплодировали, а после четвертого освистали…
С о ф ь я. Да какая же разница! В театр тоже идут на название. Ну неужели я бы на «Лешего» пошла? Ни за что! А если бы пошла, тоже бы освистала! Название – большая часть успеха! Это я как зрительница вам говорю! Сколько раз я в театрах ваших бывала – не сосчитать! (вдруг засмеявшись) Шубки там дорогие и кошельки пузатые… Однажды чуть не попалась – прямо в ложе… Пришлось откупаться… Но это так, по мелочи, пустяки… Мы же не об этом… Без названия и спектакля нет! Вот я люблю названия на книгах читать, а что там внутри – какая мне разница! Лишь бы обложка красивая была…
А н т о н. Женский подход.
С о ф ь я. Нормальный подход!
А н т о н. Спорно, Софья Ивановна, очень спорно.
С о ф ь я. Какие у вас еще названья есть? У ваших историй… Мне интересно!
А н т о н. Много всяких!
С о ф ь я. Ну хоть несколько скажите… Ну! Есть хорошие названья? Чтоб сразу ваши книжки почитать захотелось…
А н т о н. Названья?
С о ф ь я. Ну да, какие названья?
А н т о н. У меня много рассказов. Всех не перечислить… А названья, ну такие вот… «Психопаты», «Утопленник», «Средство от запоя», «Интеллигентное бревно», «Скверная история»…
С о ф ь я. Мало вам скучной, есть еще и скверная…
А н т о н. «Ночь на кладбище», «Задачи сумасшедшего математика», «Беседа пьяного с трезвым чертом»…
Софья Ивановна смеется.
С о ф ь я. Юморист вы, Антон Павлович! Юморист! Специально меня смешите?
А н т о н. Даже не думал! Просто названия перечислял… Но мы же с вами теряем время. Полно говорить о моих рассказах, давайте же о вас!
С о ф ь я. Я же сказала, жизнь моя – скверная и скучная история. Прямо, как у вас в книгах… Сейчас точно. Здесь веселого мало! Да и на воле нормальных мужчин не встречала, сплошные лешие и психопаты! Всё вы правильно пишете! А с писателями я вообще никогда бесед не вела. Не попадались на пути. Не лишайте меня такого удовольствия!
А н т о н. К счастью для писателей… Что они вам не попадались на пути. Но если говорить серьезно, писатели – скучные люди. Они не живут своей жизнью, они чужую жизнь фиксируют. Записывают за всеми слова, манеру говорить, жесты, нюансы, детали… Бесчувственные машины для воспроизведения чужих судеб на бумаге.
С о ф ь я. Сложно вы говорите. Отвыкла я от сложных разговоров… Тут только молчком, молчком.
А н т о н. Так говорите, Софья Ивановна, для этого я приехал к вам. Говорите, а я буду фиксировать.
С о ф ь я. А что говорить? Столько уже сказано… Мне дело состряпали на пуд веса. Зачитаешься.
А н т о н. Я же объяснил, что меня интересует немного другое. Интересует ваше внутреннее состояние. Стержень. Или его отсутствие…
Антон Павлович кашляет. Софья Ивановна смотрит на него.
С о ф ь я. Я отбирала лишнее у подлецов, наказывала нечестных, учила прощелыг. Всё очень просто.
А н т о н. Только не лукавьте, Софья Ивановна. Иногда и вполне себе хорошим людям перепадало.
С о ф ь я. А нет таких людей. Все грешники! Все подлецы! Рождаются уже подлецами! У всех совесть нечиста! Не с одной, так с другой стороны! Просто иные притворяться умеют. Хорошо притворяются! Думаете, я обогатиться хотела? Черта с два! Только наказать! Только воздать! Воздать каждому по грешкам его!
А н т о н. Вы считаете, что имеете право судить других? Что имеете право решать – кто подлец, а кто нет? Что имеете право наказывать?
С о ф ь я. (вскакивая) Ай! Ай! Ай!
А н т о н. Что такое?
С о ф ь я. Укусил! Больно!
А н т о н. Кто???
С о ф ь я. Клоп! Здесь повсюду клопы! И кусачие заразы, мочи терпеть нет.
А н т о н. Надо сказать уряднику о клопах… Не вы первая жалуетесь!
За дверью кашляет смотритель.
С о ф ь я. (смотрителю) Да пошел ты! Гнида тюремная! Хоть обкашляйся там! Пусть писатель напишет о клоповнике нашем! Всю правду! Ночью спать не могу, клопы ноги облепляют и сосут мою кровушку до утра!
А н т о н. Не шумите, прошу вас, а то выгонит меня раньше срока. Да и вам перепадет потом от него…
С о ф ь я. А и пусть! Он сам – старый клоп! Сосет нашу кровь тут!
А н т о н. Тихо! Прошу вас! На чем мы остановились?
С о ф ь я. На ваших вопросах.
А н т о н. Да, я жду вашего ответа.
С о ф ь я. А я не знаю, что отвечать…
А н т о н. Правду.
С о ф ь я. Вот вы книги пишете. Зачем? Жить без сочинительства скучно? Без выдумок ваших. И мне было скучно жить. Просто скучно жить. От скуки же всё. Мир невыносимо скучен. И мужчины – самые скучные на свете! С вами же скучнее всего! И любовь вы придумали от скуки, чтобы мы от вас не сбежали… «Какой бы сладкой ни была любовь, компота из нее не сваришь!» Правильно же говорят… И жалость – от скуки. А ведь и нет любви никакой! Никого не любила и никого не жалела. Любила только камни драгоценные! Да и как их не любить? Они никогда не предадут, всегда блестят, всегда радуют, всегда в цене…
Антон Павлович вскакивает со стула.
А н т о н. Ай! Ай! Ай!
С о ф ь я. Что с вами???
А н т о н. Больно!
С о ф ь я. Клоп? Укусил?
А н т о н. Нет!
С о ф ь я. А кто же? У нас окромя клопов вроде никто не водится… Разве что тараканы, так они безобидные. Только усами щекочут пятки немного.
А н т о н. Гвоздь. Тут гвозди торчат. Впился один. Как бы его выкрутить…
С о ф ь я. Ну и стул подсунул вам клоп! Я бы пригласила вас к себе в кровать, ну то бишь на нарах моих посидеть… Но клопы, клопы же! Сами понимаете. Они всюду, проползут к вам под белье, будут кусать вас, сосать вашу молодую кровь.
Антон Павлович пытается пальцами вытащить из стула гвоздь.
А н т о н. Да-да, не надо клопов… Ай! Еще один выскочил! И забить нечем. Досадно…
С о ф ь я. И правда, нечем… А может… Кандалами? Попробуем? Моими кандалами забьем. Они ж тяжелые.
А н т о н. Что вы! Вам будет больно! Попробую портсигаром…
С о ф ь я. Ах, не думайте обо мне! Не портите свой подарок!
Софья Ивановна подходит к стулу, и они вместе пытаются кандалами вколотить гвоздь. Не сразу получается, Антон Павлович обхватывает Софью Ивановну, словно обнимает, ведь так удобнее забивать гвоздь…
А н т о н. Вам не больно?
С о ф ь я. Ну как сказать…
А н т о н. Давайте же перестанем.
С о ф ь я. Нет уж! Давайте вколотим до конца.
За дверью громко кашляет смотритель.
С о ф ь я. Пусть кашляет! Мне терять нечего!
А н т о н. Мы же ничем запрещенным не занимаемся… Гвоздь забиваем….
С о ф ь я. Но в дыру-то он видит, как мы, простите, обнимаемся…
А н т о н. (улыбаясь) Пусть завидует.
С о ф ь я. Ему это точно не светит.
Гвоздь вбит.
Софья Ивановна поправляет пиджак Антону Павловичу.
Антон Павлович по-отечески гладит руки Софьи Ивановны, но та испуганно выдергивает руки, глухо прозвенев кандалами. Софья Ивановна возвращается на нары, Антон Павлович ерзает на стуле. Повисла неловкая пауза.
А н т о н. Не каждая женщина пришла бы на выручку… Жертвуя своими руками.
С о ф ь я. Моим рукам уже ничего не страшно. Только страшно на них смотреть. Страшно ведь?
А н т о н. Изящные, тонкие руки. Руки, созданные для поцелуев…
С о ф ь я. В синяках и ссадинах. В укусах клопов…
А н т о н. Вы единственная арестантка на Сахалине, у которой руки закованы в кандалы… Заковывают обычно мужчин – рецидивистов…
С о ф ь я. Приятно быть единственной. Даже в тюрьме.
А н т о н. Но ведь если бы вы вовремя остановились… Я вас как раз про это и спрашивал… Если бы вовремя остановились, то не кандалы бы сейчас звенели на ваших руках, а дорогие браслеты. Золотые браслеты с драгоценными камнями…
С о ф ь я. Что вы этим хотите сказать?
А н т о н. Ничего… Только то, что сказал.
С о ф ь я. Дорогие браслеты – это тоже кандалы! Так какая разница? Что в этих кандалах, что в тех…
А н т о н. Разница в клопах? Здесь вас беспокоят клопы… И холодно, и сыро здесь…
С о ф ь я. Мужчины – такие же клопы, так же сосут кровь.
А н т о н. Тем не менее, замуж вы выходили не единожды…
С о ф ь я. Дура была!
А н т о н. Но ведь одно дело, когда кровь сосут на свободе, другое дело – в камере…
С о ф ь я. Мне разницы нет. Здесь одни клопы, а на воле – другие… Свобода не там, за стеной, а тут – внутри меня! Так об чем вы еще хотели спросить?
А н т о н. Вы умело уходите от вопросов.
С о ф ь я. (с усмешкой) Разве были вопросы?!
А н т о н. Я уже и сам сомневаюсь, были у меня к вам вопросы или нет… Едешь к одной женщине, а приезжаешь к совсем другой… Готовился к разговору, вопросы продумывал, а теперь понимаю, что всё это пустое, ненужное, глупое… (через паузу) Сколько лет вашим дочкам?
С о ф ь я. Пятнадцать старшей. Младшей скоро одиннадцать. Красоточки они у меня, залюбуешься! Актрисками обе хотят стать. Но я не позволю! Выйду отсюда уже скоро и – ни за что не позволю! Учиться заставлю, а не господ со сцены развлекать.
А н т о н. Вот! Разве дети – это не повод остановиться? Ведь вы теперь долго не увидите своих взрослеющих детей, любимых дочек… Не так-то просто сбежать отсюда. А время идет, дети быстро растут… Без матери растут…
С о ф ь я. Только не надо меня лечить, писатель! Жалостливый какой вдруг стал! Я плохая мать, сама знаю! Но вас это не должно волновать! Умники столичные пальцем только и тыкают – ах, не так живешь, ах, не так поступаешь… Живу – как хочу! Поступаю – как считаю нужным! Ясно вам? У вас свои порядки, а у меня свой!
А н т о н. Простите. Не хотел обидеть.
С о ф ь я. У вас есть дети?
А н т о н. Пока не нажил.
С о ф ь я. Так сначала родите, а потом судите! Кто детей не имеет, тот хорошо их воспитывает!
Неловкая пауза.
А н т о н. Хочу спросить о том, чего в деле нет. И никогда не будет. Мне рассказывали об этом незнакомые люди, попадавшиеся в пути на остров Сахалин. Иногда вы не воровали деньги, а наоборот – оставляли. Вы спасали чьи-то судьбы. Вот об этом расскажите мне подробнее, хотя бы несколько случаев. И не важно, если я о них уже слышал. Хочу услышать от вас.
С о ф ь я. Я никого никогда не спасала. Я всегда жила для себя. И только в этом я вижу счастье – в жизни для себя, ради себя, а не для других, не ради других… Меня провожала вся Одесса на пароход, перед отправкой сюда, на каторгу, и я услышала крики из толпы: «Соня, научи жить!» И я кричала в ответ: «Жизнь коротка! Живите для себя! Радуйте себя! Любите себя! Горите собой и своими желаниями!» В этом вся моя наука.
А н т о н. Цель оправдывает средства?
С о ф ь я. Что?
А н т о н. Известная фраза среди философов. Порочность средств исправляет чистота цели.
С о ф ь я. Я не философ, я простая женщина.
А н т о н. И все-таки, расскажите, почему вы оставили деньги юноше, который хотел застрелиться…
С о ф ь я. Ах, вот вы о чем.
А н т о н. Мне приходится раскрывать карты.
С о ф ь я. А что бы вы сделали на моем месте? Я зашла в гостиничный номер… по ошибке. И увидела пистолет. А этот парень напился от страха, видать, и уснул. Под пистолетом записка для матери… Любопытство – мой грех. И я прочла. Он писал, что потратил на лечение сестры казенные 300 рублей, отдавать нечем, решил свести счеты с жизнью.
А н т о н. И вы его пожалели? Давайте на чистоту! Вы зашли в его номер не по ошибке, а с целью ограбить! Но прочитали записку и пожалели…
С о ф ь я. Я оставила ему 500 рублей под пистолетом и ушла.
А н т о н. Вы спасли ему жизнь!
С о ф ь я. Можно и так сказать… Но кто знает… Может, он и 500 рублей потратил и все-таки застрелился.
А н т о н. Вы хотели бы знать, что с этим юношей было потом?
С о ф ь я. Нет. Зачем? Мне всё равно.
А н т о н. Всё равно?
С о ф ь я. Всё равно. Я в чужую судьбу не лезу.
А н т о н. И последний вопрос… Не отнеситесь к нему излишне серьезно. Это праздное любопытство. Писателя к персонажу, да. Но постарайтесь ответить честно… Я и сам на этот вопрос ответа не знаю… Не знаю, что бы ответил, если бы вдруг спросили… Как бы именно ответил сейчас…на вашем месте…
С о ф ь я. Долго запрягаете, писатель! Ну же! Задавайте!
А н т о н. Верите ли вы в бога, Софья Ивановна?
С о ф ь я. А, вопрос из вашего вопросного листка! Вероисповедание!
А н т о н. Нет, не из листка. Это я не для записи, а для себя спрашиваю. Так верите?
С о ф ь я. А по-разному. По-разному. Когда ловят и в тюрьму сажают – не верю! Совсем не верю! И даже ненавижу его! Бога вашего! А когда не могут поймать или я отсюда удачно сбегаю – тогда верю! Всей душой верю! И люблю Бога – всей душой!
А н т о н. Вот оно как.
С о ф ь я. А как иначе?
А н т о н. Иначе… Иначе.
С о ф ь я. Любовь должна быть взаимной. Если Бог меня любит, то и я его люблю. А если не любит, то и ему любви моей не дождаться.
А н т о н. Понятная философия. Жизненная.
С о ф ь я. Философия у вас, а у нас честность. Ты мне, я тебе.
А н т о н. Взаимовыгода.
С о ф ь я. Думайте, как хотите. Я всё сказала. Когда вы влюбляетесь и хотите взаимности, это тоже выгода? Желание выгоды? Нет? Или это просто желание взаимности? Вот, то-то же! Примеряйте на себя, прежде, чем других осуждать.
А н т о н. Я не сужу, что вы. Так в чем же смысл жизни для вас тогда? Глупый вопрос, конечно… Но вдруг вы и на него знаете ответ…
С о ф ь я. Надо жить ярко! Смысл только в горении! Глаза горят, ты горишь! Огонь один! А искра у каждого своя… Кто-то видит её в любимом человеке, кто-то – в любимом деле, а кто-то в блеске бриллиантов.
А н т о н. А что делать, когда сгоришь дотла, огонь не может быть вечным…
С о ф ь я. А ничего! Звенеть кандалами, давить клопов и вспоминать, вспоминать! Память для того и дана! Из памяти тоже можно извлекать искры! Думаете, я буду подыхать здесь? Я сбегу! И все это знают! И охраняют меня больше других… Но я сбегу, все равно, огня не миновать, если есть искра… И Бог мне поможет! Он будет за меня! Как и отовсюду сбегала, так и отсюда сбегу… (вполголоса) Вы мне поможете сбежать, а? Я ведь только ради вас сбегу! Чтобы читать ваши скучные истории! Я буду ласково называть вас Лешим! Моим сумасшедшим Лешим!
А н т о н. А я вас… Кикиморой болотной!
С о ф ь я. Разве я похожа на Кикимору?
А н т о н. Не похожи. Да и я, мне думается, на Лешего не похож!
С о ф ь я. Будем жить с вами в маленьком домике на опушке леса…
А н т о н. Или на болоте? Кикимора и Леший обычно на болоте живут…
С о ф ь я. Пообещайте, что поможете мне сбежать! Пообещайте, Антон Павлович! Я хочу поменять судьбу! У нас про каждого сбежавшего так и говорят: «Пошел менять судьбу!» Поменяйте мне судьбу, писатель!
А н т о н. А что говорят, когда беглеца ловят и возвращают назад?
С о ф ь я. (через паузу) Говорят: «Не пофортунило!» Не пофортовало…
А н т о н. Так если и вам не пофортунит? Наказание за побег ужесточили… Сто ударов плетью, бессрочная каторга, прикование к тележке… Я читал «Устав о ссыльных».
С о ф ь я. А начхать! Начхать мне на это! Пусть сначала поймают! Плетей я не боюсь, спина моя всё выдержит! А вот душа чувствительна. Ей в неволе совсем худо… Вы же врачеватель душ! Должны меня понять… Я, может, сейчас суженого своего встретила! Свою вторую половину! Как же теперь без него здесь жить-то буду, без суженого?
А н т о н. Это вы про меня?
Софья кивает. Смеются.
С о ф ь я. И замуж бы за вас вышла, если бы позвали… Ведь позвали бы? Позвали бы? Ответьте! Сейчас же! Только правду!
А н т о н. (с улыбкой) Отчегоже не позвать…
С о ф ь я. Я бы ни одного камушка больше без спроса не брала… Никогда. Ни у кого. Я буду верной женой! Самой верной женой! Пока не разлюблю…
А н т о н. А когда разлюбите? Сделаете меня своим подельником? В долю возьмете?
Глядят друг на друга и смеются.
С о ф ь я. Отвернитесь, мне надо справить нужду.
А н т о н. Может, мне лучше выйти?
С о ф ь я. Как хотите! Не вижу в этом острой надобности, я не стеснительна.
А н т о н. Пожалуй, выйду.
Антон Павлович встает, но замечая, что Софья Ивановна уже задирает юбку, несколько испуганно садится назад.
Антон Павлович отворачивается, Софья Ивановна приседает над «парашкой». Сделав дело, поправляет юбку.
С о ф ь я. Можете, поворачиваться!
А н т о н. Спасибо.
С о ф ь я. Мне сейчас так хочется танцевать… У меня была в Одессе (показывая руками) вот тааакая шкатулка! Эх, не показать, какая…. Из-за этих чертовых кандалов… И не простая шкатулка! Музыкальная! Ах, какие издавала мелодии, на месте не устоять… Вот я бы сейчас прямо и станцевала бы с вами… Если б она была…
Софья Ивановна начинает пританцовывать и напевать мелодию… Антон Павлович наблюдает, потом встает, снимает полушубок и приближается к Софье Ивановне…
За дверью раздается кашель. Но никто его не слышит, все как будто слышат только музыку… Кашель раздается еще громче. Открывается дверь, входит смотритель.
Музыка прерывается.
С м о т р и т е л ь. Время вышло! Время вышло!
С о ф ь я. Куда оно вышло? Никуда оно не вышло! Дверь была закрыта! Время здесь, с нами! Время жить и любить…
С м о т р и т е л ь. Время вышло! Перечить не следовает!
А н т о н. (смотрителю) Дайте нам еще немного времени – попрощаться. Пожалуйста.
С м о т р и т е л ь. Не положено! Освободите помещение!
С о ф ь я. Сам пошел отсюда! Освободи помещение! Камера моя, кого хочу, того сюда и пускаю! Тебя не хочу! Пошел прочь!
С м о т р и т е л ь. Не положено! (Антону Павловичу) Слышите меня?
А н т о н. Позвольте нам попрощаться. А я вам медальон подарю за это. Серебряный!
С м о т р и т е л ь. Ну если только серебряный…
А н т о н. Чистое серебро! Сейчас! (ищет по карманам) Где же он… Пропал… Но был же… Куда-то запропастился… Сейчас-сейчас…
С м о т р и т е л ь. У Соньки в кармане проверь! Эта шельма быстро драгоценности у гостей тырит. Золотая ручка у неё на это дело.
А н т о н. Может, в подкладку забился… Я сейчас найду! Подождите чуть-чуть! Что же это такое? Нигде нет… Исчез бесследно…
Антон Павлович пытается найти медальон. Прощупывает вещи. Нигде нет: ни в пиджаке, ни в пальто, ни в сундучке…
С о ф ь я. Ничего я не тырила. (протягивая медальон Антону Павловичу) Вот, держите. Я просто отдать вам забыла, при прощании точно бы отдала! Клянусь, отдала бы!
С м о т р и т е л ь. Ничего бы ты не отдала! Воровка!
А н т о н. (забирая медальон) Но как?! Как?! Как вы смогли вытащить медальон из моего внутреннего кармана?
С м о т р и т е л ь. Вы забыли к кому пришли? К мошеннице! А вроде знакомились с делом…
С о ф ь я. Я же вернула! Вернула!
А н т о н. Странно, как же странно… (протягивая медальон смотрителю) Вот заберите, дайте нам попрощаться…
Смотритель берет медальон, рассматривает его, потом прячет.
Антон Павлович кашляет.
С м о т р и т е л ь. И чем она вас всех берет! Не понимаю. Ни кожи, ни рожи! И ездют, и ездют к ней… Отовсюду! Никто, правда, не просил еще поговорить с ней… Писателей еще не было… Все просят сфотографироваться! Чтобы другим казать, хвастаться! Было бы чем хвастаться! Тьфу!
С о ф ь я. Не смей оскорблять меня, гнида тюремная!
С м о т р и т е л ь. Я тебе покажу гниду! Без баланды сегодня останешься!
С о ф ь я. Да уж лучше от голода сдохнуть, чем тебе кланяться!
С м о т р и т е л ь. Ничего, заревешь у меня еще! Вот писатель уедет, покажу тебе! Горючими слезами обольешься!
С о ф ь я. Как же! Затоплю тебя, гнида, слезами своими! Или ты не тонешь? Как говно в парашке, наружу выплывешь?
С м о т р и т е л ь. Рот закрой! Гости у тебя! Писатель как-никак.
С о ф ь я. А писатель должен правду знать!
С м о т р и т е л ь. Что ты воровка! Это правда! Горбатого могила исправит!
С о ф ь я. А ты клоп! Вот ты кто! Клоп и есть! Кровь сосешь!
С м о т р и т е л ь. Тьфу на тебя! Воровка!
С о ф ь я. Клоп! Клоп! Клоп!
А н т о н. (смотрителю) Оставьте нас, пожалуйста! Ни к чему эти разговоры продолжать… Ни к чему. Я же дал вам медальон! Серебряный!
С м о т р и т е л ь. Оставляю, оставляю. Побыстрей давайте! Порядок нарушать не следовает… (Антон Павловичу) Только не верьте ей и не слушайте особо! Чего не наговорит, чтобы сбежать отсюда. Да всё равно – не выйдет! Для того я тут и сижу… за дверьми.
Смотритель уходит. Пауза.
С о ф ь я. Продажный клоп ушел…
А н т о н. Мне интересно, когда, в какой именно момент вы вытащили у меня медальон? И как же я этого не заметил? Когда полушубком меня укрыли? Вряд ли… (Софья отрицательно мотает головой) Когда мы кандалами вбивали гвоздь? Когда вбивали гвоздь кандалами? Или нет? (Софья кивает) Одной рукой меня спасали, другой обворовывали?!?! Как же вы устроены, женщины?! Как же вас понять-то?!
С о ф ь я. Других женщин не приплетайте. Я одна такая…
А н т о н. Такие, как вы, действительно еще не встречались…А я опросил более трехсот узниц, и сколько еще впереди… И обо всех потом напишу… Постараюсь написать. Ничего не забыть…
С о ф ь я. Они другие, уверяю вас! Я одна! Напишите только обо мне книгу. Я вас очень прошу… Мне хочется, чтобы написали именно вы!
А н т о н. Нет, книги не будет. О вас и так ходят легенды… Зачем нужна фиксация на бумаге? Вы всегда будете жить – в памяти… А потом обязательно найдется безумец, кто напишет… Он не будет знать о вас ни черта, но напишет… Напридумывает всякого… А я напишу книгу просто о Сахалине. Об этой безвестной земле, о каторжном острове, где чайки плачут, глядя на людские страдания. Напишу о других людях, которые мне встретятся. И уже встретились. О тысячах других людей. О тех, кто бесследно исчезнет из истории, из памяти… Но сохранится в моей переписи, на моих карточках… Об их болезнях и горестях… Так будет отдан мой долг медицине… Напишу о Сахалинских детях… О каторжном детстве. Ваши дочери живут в Москве, мечтают о сцене… А о чем мечтают дети, рожденные здесь? Вот это очень важно не упустить…
С о ф ь я. Ну тогда хоть упомяните обо мне в вашей книге о Сахалине… Хоть в двух словах…
А н т о н. Я обязательно упомяну. В двух словах… Напишу, что вы… старая и некрасивая, что вы похожи… на голодную мышь в клетке…
С о ф ь я. Но зачем? За что? Объясните… Или вы правда такой меня увидели? Мышью? Меня – мышью??? Хорошо, что не клопом… Или вы просто мстите мне за медальон? Простите же мне этот чертов медальон! Не знаю, что на меня нашло… Он как-то случайно оказался в моей руке… Я же вам его вернула! Вернула! Бог велел прощать! Вы же верите в Бога? Не молчите! Неужели вы думаете, что приехали ко мне по собственному желанию? Ко мне сюда, на Сахалин! Из Москвы! Вас мне Бог послал! А вам Бог послал меня… Уж какую есть… Не святую… Почему же вы не хотите написать обо мне книгу? Хотя бы ответьте…
А н т о н. А чтобы никто больше сюда не рвался! Чтобы никто больше не захотел сфотографироваться с вами, прикоснуться к вам… Чтобы после меня ни один мужчина здесь не побывал…
Пауза. Смотрят друг на друга.
С о ф ь я. А вы, оказывается, ревнивы… Ох, Антон Павлович! А еще писатель… А еще врач…
А н т о н. Дочерей я ваших разыщу, как и обещал… Прощайте, Софья Ивановна! Прощайте, дорогая!
Антон Павлович целует руки Софье Ивановне, чуть сдвинув кандалы.
Софья Ивановна делает попытку обнять его, но Антон Павлович отстраняется.
Антон Павлович надевает пальто и берет в руки сундучок.
С о ф ь я. До встречи, Антон Павлович… Мы обязательно еще встретимся! Я обязательно отсюда сбегу! С вашей помощью или без вашей помощи… Я всё сделаю для того, чтобы мы встретились!
А н т о н. Кто знает, кто знает…
С о ф ь я. Нашей встречи не миновать! Если не в жизни, то в ваших снах… Вы никогда меня не забудете! Никогда! Потому что вы тоже хотите нашей встречи!
Антон Павлович подошел к двери, но вдруг обернулся.
А н т о н. Знаете… Я не так давно здесь… Но весь уже будто просахалинен… И всё во мне – и вся одежда, и даже все мысли – будто просахалинено… И мне хочется бежать отсюда. Как каторжнику… Чтоб поменять судьбу… Бежать! И никаких других желаний нет… Уже нет. Прощайте.
С о ф ь я. От себя не убежите, Антон Павлович.
Антон Павлович быстро уходит. Софья Ивановна мечется по камере туда-сюда…
Конец