коктебельская мистификация
Действующие лица:
Лиля, она же Елизавета Дмитриева, поэт, 22 года
Макс, он же Максимилиан Волошин, поэт, 32 года
Николай Гумилев, поэт, 23 года
Сергей Маковский, редактор, 32 года
Михаил Кузмин, поэт, 36 лет
Лидия Брюллова, подруга Лили, 23 года
Сцена 1
Лето, Коктебель, 1909
Небольшая комната: стеллажи с книгами, стол, стулья.
Макс пьет чай, Лиля ходит туда-сюда, немного прихрамывая.
Л и л я. Макс, скажи честно, я страшна, я уродлива, я не могу нравиться?
Макс увлеченно пьет чай.
Л и л я. (капризно) Макс, ну честно скажи! Ну, Макс!
Макс пьет чай и улыбается.
Л и л я. (излишне серьезно) Красота относительна, разве нет?! И пусть меня назовут релятивисткой! Это же очевидно! Если человек не вписывается в греческие каноны, если отличается от остальных пусть даже физическим недостатком… Хотя, что есть недостаток?! Гений Леонардо самозабвенно рисовал уродцев, очаровывался с одинаковой силой и красотой, и безобразностью. Потому он и гений. Уметь разглядеть уродливое в красивом и красоту в уродливом. Вот, что важно! Смотреть вглубь, сквозь. Великий Байрон был хромым! Да и вообще…
М а к с. (улыбаясь) Нет, ты не Байрон, ты – другая.
Л и л я. Да, я не лорд Байрон и не Венера Милосская. Во мне не течет благородная голубая кровь. Я рядовой учитель словесности в женской гимназии.
М а к с. Мучитель словесности.
Л и л я. (не реагируя на реплику Макса) Но мне кажется, только для недалеких, непрозорливых людей несомненна взаимозависимость формы и содержания, неделимость внешнего и внутреннего. Если человек уродлив, то и его стихи отвергаются, какой бы ни была прелестной душа.
М а к с. (иронично) Прелестна как раз форма, та же фигура. Душа не может быть прелестной, но может быть – прекрасной. Прости, что перебил.
Л и л я. Макс! К черту придирки! Ты же понимаешь – о чем я.
М а к с. Я понимаю даже больше – о ком ты. Маковский не взял твои стихи в журнал, и теперь ты всё утро разоряешься передо мной. Papa Mako испортил наше славное утро. Сам того не подозревая.
Л и л я. Чудно вы зовете его – Papa Mako! Как заморского попугая.
М а к с. А он такой и есть. Цветные перья ценит выше талантливого пенья.
Л и л я. Меткая характеристика, Макс! Цветные перья, да! Осматривая мои ноги, он сказал, что стихи мои не так хороши.
М а к с. (иронично) Не так хороши, как ноги?
Л и л я. Макс, я тебя умоляю! Ты же всё понял! Для Маковского хромая поэтесса – оксюморон! Хромые поэты – еще возможно, еще допустимо, а поэтессы хромыми быть не могут a priori. Будто хромые не думают, не чувствуют, не пишут.
М а к с. А мне понравилось, как ты сказала: «к черту придирки»!
Л и л я. Я ждала от тебя поддержки …
М а к с. Слушай, Лилечка, выход есть.
Л и л я. Ты предлагаешь мне уйти?
М а к с. Отнюдь. Я предлагаю тебе стать морским чертом! Вот и пусть попробует к черту придраться.
Л и л я. Мааааакс! Ну о чем ты говоришь?
М а к с. О псевдониме. Это будет мистификацией века! Твои стихи чертовски хороши, но ты, к сожалению, безобидный ангел. Согласись, досадное несоответствие. Псевдоним должен быть так же чертовски хорош, как стихи! Наш коктебельский черт Габриах потянет на фамилию.
Макс снимает с книжной полки окаменелый корень виноградной лозы, форма которого отдаленно напоминает человеческую фигуру.
Л и л я. Ты, кстати, подарил его мне.
М а к с. Подарил тебе, но пусть поживет пока у меня. Как залог твоего возвращения в Коктебель. На книжной полке, рядом с Бодлером, Верленом и Рембо он чувствует себя замечательно!
Л и л я. На моей полке в Петербурге тоже стоят неплохие книги. Поверь, ему у меня понравится! Подарки, Макс, назад не забирают…
М а к с. Ладно, так и быть, возьмешь его с собой… Вернемся к нашему разговору! Как тебе фамилия – Габриах? Или на испанский манер – Габриак?
Л и л я. Предлагаешь взять псевдоним – Елизавета Габриах?
М а к с. Какая еще Елизавета? Черт Габриак.
Л и л я. О, боже! Я не хочу подписываться чертом.
М а к с. Ты и не будешь так подписываться! Будешь подписываться «Че. Габриак». Только «Че». И пусть гадают, что за имя у тебя.
Л и л я. Никакого черта, Макс! Я не могу даже подразумевать такое! Если ты правда думаешь, что псевдоним мне поможет… Давай подберем женское имя на «ч». Например, Чечелия!
М а к с. Тогда пойдем от обратного – Херувим! Херувим Габриак! Ангел и черт в одном лице, в одном псевдониме! Черт в ангельском обличье или наоборот.
Л и л я. Херувим? (будто проверяя на звучность) Хе-ру-вим. Это мужское имя!
М а к с. Ну хорошо – Херувима. Херувима Габриак! Или даже добавим благородную ноту – Херувима де Габриак!
Л и л я. Я хочу нормальное женское имя. Не нравится Чечелия, пусть будет Черубина! Кажется, у Брета Гарта я читала про Черубину, как в неё влюблялись все моряки.
М а к с. Все моряки, говоришь? То, что надо! Вот и наши «аполлоны» не устоят! Талантливая поэтесса Черубина де Габриак – постоянный автор литературного журнала «Аполлон»! Просим любить и жаловать! Нет, лучше не «любить и жаловать», а просим читать и почитать!
Л и л я. (смеясь) Постоянный автор? Да хоть бы одну подборку опубликовать! (уже серьезно) Но как ты себе это представляешь? Писать письма без обратного адреса? Или нанять хорошенькую актрису на роль поэтессы? Нанимать актрису – рискованно, а письма без обратного адреса могут остаться без ответа. Слабо верится в успех нашей безумной авантюры.
Входит Николай. Но Лиля его не видит.
Макс показывает Лиле знаки, чтобы та замолчала.
М а к с. (громко и торжественно) Как я представляю себе… Как я представляю себе Аполлона? Вот если Николая чуток откормить… Если пару недель подержать под яростным коктебельским солнцем на раскаленной гальке… Если заставить каждое утро подниматься на вершину Кучук-Енишара… То он вполне подойдет на роль Аполлона Коктебельского.
Н и к о л а й. (недовольно) Доброе утро.
Л и л я. (еле сдерживая смех) Ты проснулся, Гумми?
Н и к о л а й. Как видишь, Лиля. И предлагаю прогуляться к морю.
М а к с. Предложение не принято, мы обсуждаем важное предприятие.
Н и к о л а й. (резко) А я не вам предлагаю, Макс.
Л и л я. Зачем ты так, Гумми? Макс шутит, ты же знаешь – он любит пошутить.
Н и к о л а й. Не шутит, а ёрничает.
Л и л я. Пойдем к морю, милый. Пойдем к синему морю за золотой рыбкой: пусть исполнит все наши желания. Макс, ты с нами?
М а к с. Увольте. Я предпочту компанию черта.
Л и л я. Гумми, иди вперед, я догоню. Иди-иди. Я быстро.
Николай уходит.
Л и л я. Макс, ведь ты первый начал.
М а к с. Я сделал ему комплимент.
Л и л я. Не обидишься, если я соглашусь погулять с ним до моря?
М а к с. Ты уже согласилась.
Л и л я. Обижаешься, да? Ничего не хочешь мне сказать? Не молчи, пожалуйста.
М а к с. Хочу. (через паузу) Хочу сказать. Выбирай – либо я, либо он.
Л и л я. Ах так! Хорошо, Макс. Дай немного времени. Я обязательно выберу! Хотя, была б моя воля, я бы тоже выбрала черта, так невыносимо терпеть ваши обоюдные колкости!
Лиля уходит. Макс осторожно наблюдает за ушедшими в окно.
Сцена 2
Лето, Коктебель, 1909
Дорога к морю.
Николай идет впереди, а Лиля, прихрамывая, пытается его догнать.
Л и л я. Гумми! Гумми!
Николай слышит, но не сбавляет скорости. Потом резко останавливается и садится на краю утеса. Подходит Лиля и садится рядом.
Л и л я. Мне легче справиться с дюжиной гимназисток, чем с тобой.
Николай молчит.
Л и л я. Душно, не правда ли?
Николай молчит.
Л и л я. Как подозрительно тихо и темно сегодня вокруг. А внутри – наоборот: всё бурлит, кипит, горит. Не надо молчать, Гумми. Не люблю, когда ты такой – хмурый и молчаливый. Как скала.
Н и к о л а й. Зачем мы сюда приехали?
Л и л я. Чтобы понять – быть или не быть. Быть нам или не быть. Но два принца датских на один Коктебель – перебор, не так ли? Поздно я это осознала…
Н и к о л а й. Его общество оскорбительно для меня. Постоянные уколы и выпады. Неужели ты этого не понимаешь, Лиля?
Л и л я. Ты тоже не стоишь смиренно в стороне. Твои уколы ничуть не мягче.
Н и к о л а й. Я связан по рукам и ногам. На каждый мой ответный удар ты обижаешься, будто он направлен против тебя.
Л и л я. Макс – мой друг.
Н и к о л а й. Только ли друг?
Л и л я. Зачем ты меня сюда позвал? Чтобы выказывать свое недовольство? Ревность – удел слабых, Гумми.
Николай молчит. Лиля срывает травинку и щекочет ею Николая. Николай сначала хмурится, а потом – улыбается. Спохватившись, вспомнив об обиде, снова хмурится.
Л и л я. Ты сегодня поздно встал, оттого и хмурый.
Н и к о л а й. Я с рассвета на ногах. Собирал тарантулов. В Петербурге такие не водятся.
Л и л я. Снова устраивал паучьи бега? Гумми, ты ведешь себя как ребенок.
Н и к о л а й. Не всегда побеждает сильнейший, часто конец гонки непредсказуем. Занятное зрелище. Хочешь посмотреть?
Николай достает из кармана коробку с пауками. Лиля визжит.
Л и л я. Убери, ради бога! Спрячь! Не хочу смотреть на пауков! Они страшные!
Н и к о л а й. А по мне так – красавцы! Рассмотри поближе!
Л и л я. Не издевайся, Гумми. Они ядовитые. Лучшей будущности для меня ты не придумал, как смерть от укуса тарантула.
Н и к о л а й. Для человека его яд не представляет опасности. Опухнет немного ранка, но через неделю как не бывало! Не зафиксировано ни одного смертельного случая от укуса. Люди кусают друг друга в несколько раз больнее.
Л и л я. Я буду первая. Или от укуса, или от разрыва сердца умру! Убери их, пожалуйста!
Николай убирает пауков назад в карман.
Н и к о л а й. Лиля, выходи за меня замуж!
Л и л я. (через паузу) Может, вернемся? Пугает потемневшее небо и эта зловещая тишина. Будет гроза. Перед грозой всегда невыносимо душно.
Н и к о л а й. Ты слышишь, что я говорю? Лиля, выходи за меня! Я делаю тебе предложение. Для этого и позвал сюда.
Л и л я. Еще эти тарантулы! Они прокусят карманы и ранят тебя!
Н и к о л а й. Ты специально, да? Делаешь вид, что не расслышала? (вдруг кричит) Лиля, я хочу, чтобы ты стала моей женой!
Л и л я. (через паузу, с невинной улыбкой) Неожиданно, Гумми. И приятно. Но… может, вернемся? Кажется, холодает.
Н и к о л а й. Никаких «но». Никуда мы не вернемся, пока ты не ответишь мне.
Л и л я. Что ты хочешь, чтобы я тебе ответила?
Н и к о л а й. Что ты согласна! Согласна стать моей женой. И согласна в горестях и в радостях, в богатстве и в бедности, в болезнях и в здравии быть рядом.
Л и л я. (с усмешкой) Пока тарантулы не разлучат нас?!
Н и к о л а й. При чем здесь тарантулы? Ты же прекрасно понимаешь, что я хочу.
Л и л я. Подожди, не спеши. Нельзя спешить в таких делах.
Н и к о л а й. А я хочу спешить! И не хочу ждать! Я хочу, чтобы все знали, что ты – моя. Я люблю тебя, Лиля!
Л и л я. Мне нравится, что ты всегда называешь меня Лилей. Ли-ля, Ли-ля, Ли-ля – как колокольчик звенит.
Николай прижимает Лилю к себе и целует, но та отталкивает его.
Н и к о л а й. Хочешь, я опубликую твои стихи в «Аполлоне»? Я найду аргументы, чтобы убедить Маковского. Или хочешь, организую твой творческий вечер? О тебе заговорит Петербург! Издадим сборник. Только выходи за меня.
Л и л я. (вытирая губы) Ты надеешься купить меня за публикацию и славу? Неужели я так мало стою?
Н и к о л а й. (оправдываясь) Я не подумал, что сказал… Прости! Я не это имел в виду… Я имел в виду, что готов ради тебя на всё… Просто потерял голову от любви…
Л и л я. Заметно. Уезжай, Гумми. Уезжай в свой Петербург, Гумми. Сегодня же.
Н и к о л а й. Это отказ?
Л и л я. Это просьба. Это спасение для нас всех – троих.
Н и к о л а й. Значит, я не ошибся? Жду объяснений. (через паузу) Какой позор. Приехала со мной, а теперь хочешь остаться с ним. Что между вами было? Отвечай!
Л и л я. Уезжай, Гумми. Я прошу тебя. Уезжай.
Н и к о л а й. (зло) Оставить тебя на растерзание карадагскому чудовищу?
Л и л я. Не смей так называть Макса! Тем более за глаза, когда он не может ответить. Это подло.
Н и к о л а й. Подло красть чужую невесту.
Л и л я. Давно ли я твоя невеста, Гумми? Что ты мелешь?
Н и к о л а й. Он тебе не пара! Он на десять лет тебя старше! Наконец, он женат! Одумайся, Лиля!
Л и л я. Если ты не уедешь сегодня же, то уеду я. Понял? Уеду я!
Лиля уходит.
Николай вытаскивает пауков из карманов, наблюдает за ними, потом давит их ногами, чуть позже идет вслед за Лилей.
Сцена 3
Осень, Петербург, 1909
Редакция журнала «Аполлон», Сергей и Николай за работой.
Входит Михаил с подносом, на подносе – кружки с чаем.
М и х а и л. Чай заварен. Милости просим. Пока самовар, так сказать, не остыл.
С е р г е й. С чабрецом?
М и х а и л. С чабрецом, зверобоем и мятой. Всё, как вы любите, милый мой!
С е р г е й. В таком случае пора прерваться на чаепитие.
М и х а и л. Чайную церемонию, я бы сказал.
Н и к о л а й. Я в восторге! Очень чувственные стихи.
С е р г е й. Кого читаете на этот раз?
Н и к о л а й. Елизавету Ивановну Дмитриеву.
М и х а и л. Я слышал – у вас с ней роман случился? Не оттого ли и нравятся её стихи?
Н и к о л а й. Роман закончился до того, как начался. Я был ослеплен, но вовремя прозрел. Сейчас она встречается с женатым Максимилианом Александровичем.
М и х а и л. Двоеженец Волошин!
С е р г е й. Насколько мне известно, с женой он расстался два года назад. А между расстаться и развестись – разница несущественная.
М и х а и л. (Николаю) И вы еще предлагаете печатать её стихи! Где ваша рыцарская гордость? Где месть за разбитое сердце?
Н и к о л а й. Могу процитировать несколько строф, и вы поймете, что личные отношения тут не играют никакой роли.
М и х а и л. Увольте. Чай высшего сорта с лучших плантаций острова Цейлон противопоказано употреблять под второсортные вирши несостоявшихся поэтесс. Это я не конкретно про Дмитриеву говорю, не примите за оскорбление, я обобщенно – обо всех сомнительных стихах. Чтобы прочувствовать чайную композицию и насладиться вкусом, надо думать о хорошем и приятном. А в женских стихах хорошего и приятного мало. Поэзия – дело настоящих мужчин!
Сергей и Михаил улыбаются и пьют чай.
С е р г е й. (Михаилу) Экий вы, однако, женоненавистник, Кузмин! Но ведь правы, как ни крути! (Николаю) Редакция литературного журнала – не шарашкина контора! Родственные связи, как и любовные, в приоритетах не числим. (Николаю) У вас еще целая стопка рукописей, продолжайте изучать, Дмитриевой я уже отказал, её отбросьте.
Н и к о л а й. Зря. Интересные стихи.
С е р г е й. Женской поэзии не место в «Аполлоне», нас читает думающая публика.
М и х а и л. Ах да! Забыл сказать, сегодня снова пришел конверт от загадочной испанки Черубины.
С е р г е й. «Забыл сказать»?! Как такое можно забыть?! Где он?
М и х а и л. Где-то вон в той пачке.
Сергей начинает перебирать письма в куче бумаг.
М и х а и л. Подождите. Или вот в этой пачке!
Сергей начинает пересматривать другую кучу бумаг.
М и х а и л. Стоп! Кажется, я положил его в стопку с рукописями для корректуры.
Сергей ищет письмо в следующей стопке бумаг.
М и х а и л. Ах! Вспомнил! Я же отложил его специально для вас!
Михаил достает конверт из-за пазухи.
С е р г е й. Ну и жук! Засунули в карман письмо, адресованное мне? Оно же помялось!
М и х а и л. А вы понюхайте! От конверта исходит умопомрачительное благовоние, хочу, чтобы сей аромат исходил от меня, вот и ношу письмо с собой. Хожу с ним и – благовоняю, то есть благоухаю. Чувствуете мой умопомрачительный запах?
Сергей отнимает конверт и разворачивает письмо,
оттуда сыплются засохшие листики и цветочки.
М и х а и л. Ай-ай! Гербарий рассыпался! Черубина вам этого не простит.
Н и к о л а й. Что за Черубина? О ком вы?
М и х а и л. Как, вы не в курсе? Черубина де Габриак – муза «Аполлона»! Её таинственным образом и сладкой поэзией очарована вся наша редакция: и Анненский, и Иванов, и, разумеется, сам главред Маковский. Исключение составляют два сомнительных типа: скептик я и чудак Волошин. Вот еще и вы к нам прибавились! Почаще надо в редакции появляться, дорогой мой! Да и свежий номер «Аполлона», по всей видимости, вы не осилили.
Н и к о л а й. Номер не только прочел, но и при создании активно участвовал. Просто не сразу понял, о ком вы говорите…
С е р г е й. Да, я включил стихи Черубины в журнал в последний момент – под мою личную ответственность и даже без корректуры.
Н и к о л а й. Как раз рубрику дебютантов, каюсь, я пролистал не вникая. Это мой промах. Откуда же она взялась, ваша Черубина? Биографическая справка в журнале на удивление скудна.
М и х а и л. Долгая история. Но если вкратце, то прислала письмо со стихами, потом еще одно, потом еще… Строчит письма через день, максимум – через два. Я к вам пишу – чего же боле? Испанка, католичка, – это всё, что нам доподлинно известно о ней. Вот недавно прислала новые стихи, лучше прежних!
Н и к о л а й. Хочу прочесть. Заинтригован.
М и х а и л. Читайте! Только не теряйте головы! Штат безголовых всадников в редакции с недавних пор укомплектован. Кстати, новые стихи будут опубликованы в ближайшем номере «Аполлона». И уже не в рубрике дебютантов. Нас ждет фурор или …позор.
Николай берет листы со стихами, предложенные Михаилом, внимательно читает. Михаил пьет чай, Сергей по-прежнему любуется письмом.
С е р г е й. Как трогательно. Травиночки, цветочки… (взяв сухую травинку, рассматривая и нюхая) Дикий овес?
М и х а и л. Трогательно получать метелки в письме? По-моему, это забавно.
С е р г е й. Рододендрон испанский, нет?
М и х а и л. Ага, как же! Лютики расейские! Неужели вы станете придавать значение сухим цветочкам и метелкам?
С е р г е й. А вот и стану! Недаром придуман язык цветов! Каждый листик что-то означает… Но вот что?
М и х а и л. Недаром придуман алфавит! Читайте лучше новые стихи! В этом вы ас! А в гербарии пусть ботаники разбираются.
С е р г е й. Это не стихи, это музыка… Послушайте!
И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг,
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?
М и х а и л. Молодец, сама себя похвалила. А вот про имя не согласен. Очень похоже на псевдоним, совсем безвкусное.
Н и к о л а й. Можно еще два слова о Дмитриевой?
С е р г е й. Какая Дмитриева, когда мы говорим о Черубине?! Две разные величины – словно воды налить вместо шампанского.
М и х а и л. Словно пукнуть на первом свидании.
С е р г е й. (Михаилу) Несколько несвоевременное сравнение. Все-таки у нас чаепитие.
М и х а и л. Что вы говорите?! Чаепитие?! А я думал – заготовка сена на зиму. Или составление экстраординарного гербария – из метелок.
Н и к о л а й. Это взаимосвязано! Дмитриева прислала не только свои стихи, но и пародию! И на кого бы вы думали? На Черубину де Габриак! Сначала я и внимания не обратил, а ведь это и есть ваша испанка-поэтесса. И пародия написана блестяще!
М и х а и л. Завидует шельма! Но и здесь она неоригинальна. Некий, известный в узких кругах, памфлетист уже напечатал гнусные фельетончики, где называл нашу музу не Черубиной де Габриак, а Акулиной де Писсаньяк! (громко смеется) По-моему, остроумно.
С е р г е й. А по-моему, глупо! И не стоит повторять чужие глупости в нашей редакции.
М и х а и л. Ах, какие мы петербуржские неженки!
С е р г е й. А вы петербуржский циник!
М и х а и л. Я, к вашему сожалению, не петербуржский! Родился в Ярославле. И, согласитесь, ярославская закалка дает о себе знать.
С е р г е й. В таком случае, вы ярославский циник!
М и х а и л. Вот это уже комплимент!
Н и к о л а й. Давайте, я вам прочту пародию! К чему голословные выводы? Пародия отличная!
С е р г е й. Пожалейте наши уши! Я не раз слышал, что Дмитриева открыто ненавидит Черубину и её стихи. Еще одно доказательство того, что мы правильно поступаем, не публикуя её в «Аполлоне». (Николаю) Так что оставьте панегирики для другого раза и другого места!
Н и к о л а й. Влюбленность вам застит глаза.
М и х а и л. Лично я ни в кого не влюблен. В самого себя – не считается.
Распахивается дверь, входит Макс.
М а к с. Всем добрый день!
М и х а и л. Макс, вы как раз к чаю! Наша чайная церемония в разгаре.
Н и к о л а й. (оживляясь) С сахаром?
М и х а и л. Чаёк китайский, а сахарок хозяйский, как говорится.
С е р г е й. Чаёк цейлонский.
М и х а и л. Цейлонский – звучит красиво, но не в рифму.
Михаил наливает Максу чай, но тот отказывается.
М а к с. Спасибо, но я только позавтракал. (по-деловому) Я принес критический обзор книжных новинок за последние три месяца. И еще обещанный отрывок из монографической статьи.
Михаил отдает Николаю чай, который наливал для Макса.
С е р г е й. Но я просил критическую статью о поэзии Черубины де Габриак.
М а к с. Пока в работе.
С е р г е й. Макс, приходите и пишите здесь – в редакции, если дома вам что-то мешает оперативно выполнять мои поручения. Сколько можно тянуть!
М а к с. Сложно с ходу написать развернутую рецензию, если видел всего лишь одну подборку стихотворений.
С е р г е й. Она прислала еще уйму стихов, скоро я составлю вторую подборку, внушительней первой. Но можете почитать пока тексты без упорядочивания – вразброс. Если общему делу это поможет.
М а к с. Бесспорно, ознакомление с новыми текстами ускорит процесс.
Н и к о л а й. Максимилиан Александрович, я вот битый час уговариваю некоторых напечатать в альманахе подборку Елизаветы Ивановны Дмитриевой. Как вы на моё предложение смотрите? Со стихами её вы знакомы не понаслышке и в достаточном объеме для оценки. Ваш выбор в пользу Елизаветы или Черубины?
М а к с. Моё мнение – страниц альманаха хватит на всех. Стихи Дмитриевой привлекли бы внимание молодой аудитории: она все-таки преподаватель гимназии. А стихи Черубины… для избранных.
М и х а и л. Воооот. Для избранных! Для истинных гурманов!
С е р г е й. А аудитория наша и так немаленькая.
Н и к о л а й. Да вы с ума посходили от своей Черубины! От весьма посредственных стихов! Про шпаги, розы, рыцарей!
Михаил подходит к Николаю и с вызовом забирает кружку с чаем, который тот даже не успел глотнуть.
С е р г е й. Стоп! Дискуссия окончена. Иначе мы вдрызг разругаемся. В любом случае, каждый останется при своем. А вы, Николай, прислушайтесь к мнению большинства! Это просто дружеский совет. (сменив тон на деловой) Макс, я здесь сложил в папку несколько текстов. Прочтите и выскажитесь об уровне молодых стихотворцев. Михаил, хватит чаи гонять и уничтожать трофейный сахар! Работы валом. Вы подготовили к печати переводы стихов Уайльда? Николай, что там у вас? Скоро принесут свежую почту. Отметили кого-то из претендентов? Или ваша голова забита только одной женщиной?!
М и х а и л. Ценные указания розданы. Наконец-то узнаю в вас главного редактора!
С е р г е й. Потому что самоорганизации – никакой, постоянно ждете моей команды. Не подгони вас, так и дело не сдвинется. Всё! Больше ни на что не отвлекаемся! Работаем! Только работаем!
Работа кипит, Макс читает тексты, Николай обсуждает с Сергеем присланные в редакцию подборки, Михаил убирает стаканы с недопитым чаем и тоже садится за стол – работать.
Сцена 4
Осень, Петербург, 1909
Гостиная в квартире Лидии, налево – дверь в детскую, направо – в столовую.
Лидия и Лиля копаются в бумагах – достают из шкатулок, сундучков, рассматривают, а Макс читает тексты.
Л и д и я. Такая не подойдет? С траурным обрезом.
Л и л я. То, что нужно! Вечный траур по моей загубленной юности.
Л и д и я. Или эта? Здесь для письма больше места…
Л и л я. Нет, нет, пусть траурная рамка! Может, еще капнуть кровью на уголок? Или поставить роспись кровью.
М а к с. Фи, Лиля, как пошло.
Л и л я. Мало ли, может, я уколола пальчик, пока писала письмо.
М а к с. И слезами тогда окропи! Пальчику же больно.
Л и л я. И окроплю!
Л и д и я. Я приготовила несколько новых заморских травинок, в цветочной лавке меня уже помнят в лицо. Названий не записала, но точно что-то экзотическое.
М а к с. Можно подумать, Papa Mako разбирается в заморской флоре. Нарвали бы травы на лужайке – был бы рад.
Л и л я. Макс, не вмешивайся! Много ты сам понимаешь.
М а к с. В мужской психологии понимаю точно побольше вашего. (через паузу) Лиля, я решил, ты должна ему позвонить!
Л и л я. Кому?
М а к с. Маковскому! Мы увлеклись любовной перепиской, пора начать любовные переговоры. Отношения надо развивать.
Л и л я. С ума сошел? Он узнает мой голос!
М а к с. Он по сто звонков принимает за день! Да и много ли раз вы беседовали, чтобы он узнавал тебя по голосу? Papa Mako редко снисходит до общения с простыми смертными.
Л и л я. Но зачем? Неужели недостаточно писем? Новые публикации обещаны. Всё идет как по маслу. Зачем рисковать?
М а к с. Чтобы не соскользнул с крючка. Ухватить за самые жабры.
Л и л я. Ты увлекся, Макс!
Л и д и я. На крючок акулу не выловишь, да и сетью – не выйдет.
М а к с. Нет, он не акула, максимум… осётр.
Л и л я. Царь-рыба? Вот это титул!
М а к с. Мнит себя царем в литературе! Только не понимает, что мелко плавает для царя-то… Впрочем, что вы, дамы, смыслите в рыбе!
Л и д и я. Упрямый, как осётр?
М а к с. Не без этого.
Л и л я. В упрямстве ты ничем не уступаешь, Макс. Если я позвоню ему, он вычислит мой номер.
Л и д и я. Можно с моего телефона. Если вычислит, я представлюсь твоей родственницей.
М а к с. А ведь это идея… Еще какая идея! Нашей истории нужны новые лица. Лидия, вы отныне – княгиня, дальняя родственница Черубины!
Л и л я. Игра заходит всё дальше. Я уже путаю, где игра, где реальность. Макс, по-моему, тебе наша мистификация доставляет удовольствия больше, чем мне.
М а к с. Не отрицаю. Но если честно, движет мной исключительно забота о твоем невостребованном поэтическом даре.
Из соседней комнаты слышен детский плач.
Л и д и я. Малыш проснулся! Простите, покину вас ненадолго!
Лидия убегает в детскую.
Л и л я. А кто я? Что я? Я, Елизавета Дмитриева, сама по себе со своими стихами и чувствами никому не нужна.
М а к с. Когда-нибудь тайна раскроется, и ты сразу станешь первой звездой литературного небосклона!
Л и л я. Лучше бы она не раскрывалась никогда. Вот знаешь, я завидую Лидочке. У неё семья, ребеночек вот родился. И я хочу семью, Макс. Но почему-то в моей жизни всё неправильно устроено. Почему, а? Жених ушел на войну, я встретила тебя, полюбила, но ты женат. Теперь я пишу любовные письма своему врагу Маковскому. И что впереди?
М а к с. Я давно не живу с женой, просто пока не разведен.
Л и л я. И не спешишь разводиться. Не созрел для создания семьи или не видишь меня в роли жены? Или больше не любишь меня? Ответь, Макс!
Входит Лидия.
Л и д и я. Затих, спит дальше. Что-то страшное приснилось, наверно. Пупсик щекастенький, никак не налюбуюсь на него. Какое это чудо – детишки! Хочу, чтобы у нас было много-много детей, и все бегали, бегали и смеялись, смеялись.
М а к с. (смеясь) Потом падали, падали и плакали, плакали.
Л и д и я. Не смешно!
Л и л я. Макс, ты не любишь детей?
М а к с. Отнюдь. Очень даже. Но мы опять отвлеклись от темы!
Л и л я. Твои темы с некоторых пор пугают меня.
М а к с. Ты или трус, или туз. Выбирай.
Л и д и я. Она не туз, она червонная дама.
М а к с. А должна быть пиковой, роковой.
Л и л я. Макс, ты понимаешь, когда я пишу письмо Маковскому, я думаю, черкаю, переписываю. А в телефонном разговоре времени на обдумывание совсем не будет. Он любым неожиданным вопросом может поставить меня в неловкое положение.
М а к с. А давай прорепетируем. На каждый провокационный вопрос подготовим ответ.
Макс берет две небольшие книги в руки, по очереди прикладывает к уху,
как будто примеряет, потом одну книгу с яркой обложкой протягивает Лиле.
М а к с. Вот, держи. Это твоя трубка, а это моя. Я в роли Маковского. Начинаем телефонный разговор. Готова? «Блистательная Черубина, я безумно рад слышать ваш нежный голос, журчащий в трубке, как ручей под добрым весенним солнцем! Как ваше настроение?» Отвечай!
Л и л я. Мое настроение обычное.
М а к с. Фу. Как это обычное? Замечательное, сказочное, волшебное, неописуемое… Подбери подходящий эпитет. Ты же учитель словесности!
Л и л я. Макс, ты задал банальный вопрос. На него я отвечу сама без проблем. А если он задаст каверзный вопрос? Что мне отвечать?
М а к с. Например? Каких вопросов ты боишься?
Л и л я. Ну давай, ты будешь Черубиной, а я Маковским. Поменяемся ролями.
М а к с. Интересное предложение… Чтобы войти в образ, мне нужен хотя бы один женский аксессуар! Быть дамой так волнительно…
Л и д и я. Веер, вуаль, шляпка?
М а к с. Хоть что!
Л и л я. Пеньюар!
Л и д и я. Боюсь, мой размер не подойдет.
Макс выбирает веер и надевает шляпку.
М а к с. Ну, начнем!
Л и л я. «Блистательная Черубина, когда мы с вами встретимся? Давайте назначим конкретную дату, я устал ждать».
М а к с. Ого!
Л и д и я. Быка за рога!
Л и л я. Не медли! Отвечай!
М а к с. (театрально кокетничая) «Подобными вопросами вы заставляете меня краснеть».
Л и л я. «Так ответьте прямо, чтобы покончить с ними раз и навсегда».
М а к с. «Ах, умоляю, не вгоняйте меня в краску, милый друг!»
Л и л я. Ладно, выкрутился. Идем дальше. «Расскажите, Черубина, как трепещет ваше сердце, когда вы читаете мои письма?»
Л и д и я. Горячо! Макс, твой ход!
М а к с. «Ах, румянец снова обжег мне щеки! Пощадите меня, querido amigo!»
Л и л я. Так я буду постоянно выкручиваться румянцем? Чуть что, и я краснею, да?
М а к с. Девушки склонны к неоправданным волненьям.
Л и д и я. (смеясь) И покрасненьям!
Л и л я. После третьего вопроса, ответить, что я стала красной, как помидорка?
Л и д и я. После четвертого – бордовой, как свекла!
М а к с. Уход от темы – лучший ответ, когда сомневаешься.
Л и л я. А как мне отвечать после пятого неловкого вопроса?
М а к с. Что пора прощаться! Что наступило время для общения с музой.
Л и л я. А стихи мне в трубку ему диктовать? Раз ты отменяешь письма…
М а к с. Я не отменяю писем, а предлагаю добавить к ним общение по телефону. А стихи, конечно, удобнее в письмах отправлять.
Л и д и я. Как же я тебе, Лиля, завидую! Какая яркая жизнь! Столько эмоций, столько стихов… Каждый день – новые выдумки. А я живу как в клетке, одни заботы и хлопоты. Муж целыми днями на работе… Книжку некогда почитать… А ведь раньше от книги меня было не оторвать.
М а к с. У вас взаимная зависть!
Л и л я. В том-то и дело, что это просто выдумки, а настоящая жизнь проходит стороной.
Л и д и я. Всё еще будет, не расстраивайся. И пеленки, и распашонки, и вечные готовка с приборкой, и мужские капризы… Наслаждайся молодостью и свободой! Предлагаю выпить чаю, чтобы немного отвлечься. Я еще с утра испекла для вас пирог.
М а к с. Предложение принято! Мне, пожалуйста, красный чай с липовым цветом.
Л и л я. А мне с мятой. Липового и так предостаточно. Липовые отношения, липовые письма и липовые чувства…
Л и д и я. Как изволите! Идемте в столовую.
М а к с. (обняв Лилю) Но пирог-то не липовый!
Все смеются и уходят в столовую.
Сцена 5
Осень, Петербург, 1909
Спальная комната с традиционным набором мебели: большая кровать, два стула, прикроватная тумбочка (на ней – лекарство). У окна еще письменный стол, над которым полки с книгами.
Сергей дремлет в постели. Входит Михаил с большим свертком в руках.
Михаил кашляет, Сергей не реагирует. Михаил кашляет сильнее, Сергей, подскакивая в кровати, открывает глаза.
С е р г е й. А я ждал вас.
М и х а и л. Надеюсь, я не сильно задержался.
С е р г е й. Принесли?
М и х а и л. Как видите.
С е р г е й. От неё есть?
М и х а и л. Увы.
С е р г е й. Дайте сюда. Я знаю, что есть.
Михаил распаковывает сверток – оттуда сыплются письма.
М и х а и л. Если знаете, зачем спрашиваете? Кстати, она сегодня звонила в редакцию.
С е р г е й. О, боги, как не вовремя я заболел! Надо срочно выходить на работу! Но моё горло!
М и х а и л. Болейте себе на здоровье! Я дал ей номер вашего домашнего телефона.
С е р г е й. Домашнего?!
М и х а и л. А что? Нельзя было?
С е р г е й. Вы все правильно сделали. Но теперь я буду ждать её звонка. Каждый миг.
М и х а и л. Не загоняйте себя в угол.
С е р г е й. А если я скажу, что по-настоящему, кроме шуток, влюблен?
М и х а и л. Не поверю! Как можно влюбиться в девушку, которую никогда не видели воочию? Как можно влюбиться в призрак, в фантом?
С е р г е й. Иногда чтобы увидеть, не нужно зрения, достаточно остальных органов чувств. У неё бархатный голос, у неё волшебная и бездонная душа. Голос я слышал по телефону, а душа – она отражается в стихах. Стихи – зеркало души! Это общеизвестная истина! (будто оправдываясь) По лексике и ритмике я безошибочно определил, кто она и откуда! Как она выглядит, как одевается, манеры и предпочтения. Благо, поле для исследования обширно, то есть количество стихов позволяет. Не первый год работаю редактором, меня не проведешь! Могу рассказать до мельчайшей подробности. Но боюсь, что вы тоже влюбитесь, не устоите. А соперники мне ни к чему.
М и х а и л. Безошибочно определили, говорите? А вы будто сравнивали с оригиналом?
Михаил, отыскав нужное письмо, протягивает его Сергею, но отдает не сразу, сначала дразнит – то протягивая, то отводя руку назад. Сергей хватает письмо, нюхает его и осторожно разворачивает.
С е р г е й. Со стороны я, наверно, идиотски выгляжу? Как влюбленный болван, да?
М и х а и л. Какого ответа вы ждете?!
С е р г е й. Не смущайте меня, отвернитесь.
М и х а и л. Раньше вы читали её письма вслух.
С е р г е й. Теперь они стали личными, о таком вслух не говорят.
Сергей читает письмо, Михаил время от времени поворачивается и с усмешкой наблюдает за ним.
С е р г е й. Вы подсматриваете!
М и х а и л. Ничего подобного! (обиженно) Я могу залезть под стол, если вам станет легче! И буду сидеть там, пока вы не дочитаете до конца.
С е р г е й. Перестаньте, это уже лишнее.
М и х а и л. Отчего же!
Михаил залезает под стол. Сергей читает письмо, перечитывает. Кажется, будто он забыл о присутствии Михаила. Входит Макс.
С е р г е й. О, пришел мой спаситель, мой Сирано!
М а к с. Добрый день! Решил навестить…
С е р г е й. Максимилиан Александрович, вы мне жизненно необходимы! Макс, спасайте! Она написала такое нежное и пронзительное письмо в этот раз – я должен достойно ответить!
Звонит телефон, но на него никто не обращает внимания.
М а к с. Нежное и пронзительное? Дивный поворот событий.
С е р г е й. Простите, не могу дать почитать, слишком личное.
М а к с. Вот как… Понимаю-понимаю.
М и х а и л. (из-под стола) Звонит телефон!
М а к с. (вскрикивает от неожиданности) Черт!
С е р г е й. Макс, не чертыхайтесь, пожалуйста, в присутствии дамы.
М а к с. Давно ли Михаил стал дамой? И что он делает под столом?
С е р г е й. Я про письмо. Письмо писала дама. У бумаги тоже есть уши.
М и х а и л. Звонит телефон!
С е р г е й. Что вы заладили – звонит, звонит! Сам слышу. Меня нет дома. (кокетливо) Пусть немного поволнуется, где я. А где я? На седьмом небе от счастья!
М а к с. И все-таки я хотел бы знать, что Михаил делает под столом?
М и х а и л. Прячусь от его ревнивой испанки. Застать двух мужчин в спальне и устроить скандал, – испанки это умеют.
С е р г е й. (ласково в телефонную трубку) Я слушаю вас, моя милая Черубина… (сменив тон на деловой) Простите. Нет, я не вам. Да, хорошо! Я завтра же подготовлю отчет о финансовой деятельности издательства. (положив трубку) Кто-то уже накляузничал. В наших рядах появилась крыса. Всех интересуют только деньги, и никого – душа.
М и х а и л. Авторы не получают гонораров уже второй месяц.
С е р г е й. Подливайте масло в огонь! Давайте-давайте! Добивайте лежачего!
М и х а и л. Молчу-молчу. Мы приземленные, расчетливые писаки. А разве можно говорить о деньгах, когда по уши влюблен, да?
С е р г е й. Она ведь каждую ночь мне снится… Просыпаюсь утром в сладостном тумане и не сразу понимаю, наяву ли это было, во сне ли…
Михаил вылезает из-под стола.
М и х а и
л.
Чудесен утренний обман:
Я вижу странно, прозревая,
Как алость нежно-заревая
Румянит смутно зыбкий стан;
Я вижу чуть открытый рот,
Я вижу краску щек стыдливых
И взгляд очей еще сонливых
И шеи тонкой поворот.
Ручей журчит мне новый сон,
Я жадно пью струи живые –
И снова я люблю впервые,
Навеки снова я влюблен![1]
С е р г е й. Да! Именно так! Михаил, я просто обожаю музыку ваших стихов! Так она тонка, точна и своевременна…
М и х а и л.Недаром за плечами консерватория!
Звонит телефон.
С е р г е й. (воинственно) Алло! Маковский у телефона! Алло! Да, это я. (голосом сраженного воина) Приветствую вас, милая моя Черубина! Если позволите себя так называть. Я ждал вашего звонка. (машет рукой Максу, чтобы тот подошел ближе) Спасибо за искреннее сочувствие, вашими молитвами, только вашими, стремительно иду на поправку. Я понимаю, да, понимаю…
Макс пишет на листе бумаги и показывает написанное Сергею.
С е р г е й. (читает с листа Макса) Денно и нощно думаю только о вас – о, прекрасная незнакомка! Ваш светлый лик непрестанно является предо мной, едва от болезни и усталости я на мгновенье прикрываю неусыпные очи. (закрыв трубку рукой, Максу) Макс, вы издеваетесь?! Нельзя без архаизмов?!
М а к с. С чего это «очи» вдруг архаизм? Книжное, поэтически возвышенное слово. Не нравится, сами придумывайте. У меня сегодня нет вдохновения.
С е р г е й. (читает дальше написанный Максом текст) Тусклыми и сиротливыми вечерами я внимательно перечитываю ваши проникновенные стихи, и сердце отзывается всей болью и страданием, всей любовью к вам и, простите, всей неуёмной страстью. (закрыв трубку рукой, Максу) Макс, вы с ума сошли!
Макс с виноватым лицом смеется. Михаил забирает у Макса лист и тоже пишет, потом подсовывает Сергею.
(закрыв трубку рукой, Максу и Михаилу) Ей сладостно меня слушать, пишите еще хоть что-нибудь! Только прошу – поприличней. Ну, пожалуйста, поскорей! (читает написанное Михаилом) Как песня матери над колыбелью ребенка, как горное эхо, утром на пастуший рожок отозвавшееся, как далекий прибой родного, давно не виденного моря, звучит мне имя ваше трижды блаженное: Черубина! (закрыв трубку рукой, Михаилу) Зачем вы мне пишете ваши стихи? Вдруг она их уже читала где-нибудь? Это же подстава! (пытается сам найти нужные слова) Свет мой, Черубина, что вам еще рассказать? Вся жизнь моя с некоторых пор принадлежит только вам. И я не нахожу нужных слов, чтобы точно выразить чувства… хлынувшие по венам. (выслушав назидание в ответ) Простите за поэтические штампы. Любовь сама по себе косноязычна, любви не требуется слов. И даже поэта она способна заразить своим сладостным косноязычием. (закрыв трубку рукой, Максу и Михаилу) Что я несу?!
М и х а и л. Что высидели, то и несете. Квочки как раз в нашей компании не хватало.
Макс и Михаил рисуют на бумаге обнаженные женские фигуры и показывают Сергею, тот злится и отмахивается от горе-помощников.
С е р г е й. Нет-нет, я не молчу. Я вас слушаю. (завороженно слушает, иногда поддакивая) Да-да. Да-да. Я буду ждать вашего письма и вашего звонка. Вечно! Ровно столько, сколько потребуется.
Сергей вешает трубку на рычаг телефона.
М и х а и л. Черубину озарило вдохновение, поэтому разговор прервался, едва начавшись. Сейчас она корпит над новыми виршами, посвященными главному редактору «Аполлона» Сергею Маковскому!
С е р г е й. Ваш язык пропитан ядом.
М и х а и л. Яд – постоянный ингредиент всех лучших лекарств.
С е р г е й. Ревнуете меня к ней? Это истинная причина постоянных ядовитых выплесков.
М и х а и л. Кажется, я покраснел. Хочу снова залезть под стол.
С е р г е й. Макс, рассудите нас.
М а к с. Я не священник. Ни судить, ни рассудить не возьмусь.
М и х а и л. И, к сожалению, повенчать тоже не возьметесь.
С е р г е й. Тьфу на вас, грешник ходячий. Всё с вами ясно.
М и х а и л. А с вами пока нет. Но вы на верном пути.
С е р г е й. В ад.
М и х а и л. В ад любви. В раю царит скучное и беспросветное целомудрие.
М а к с. Позвольте, я все-таки вмешаюсь. Разговор зашел в тупик, а безотлагательных дел не перечесть. Я принес несколько текстов, предлагаю обсудить.
С е р г е й. Макс, я возьму в печать всё, что выйдет из-под вашего пера. Так что несите прямо в редакцию для финальной правки. За время сотрудничества я стал доверять вам больше, чем всему литературному Петербургу вместе взятому! (вдруг кашлянув) Что-то мне немного не по себе. Простите. Надо немного вздремнуть.
М и х а и л. Что ж, тогда нам пора. Макс, давайте оставим героя-любовника наедине со своими чувствами. Адьё!
М а к с. Будьте здоровы!
С е р г е й. И вам не хворать! Прощайте.
Макс и Михаил уходят. Сергей мгновенье лежит. Потом пьет лекарство, снова берет письмо Черубины и перечитывает.
Сцена 6
Осень, Петербург, 1909
Небогатая уютная комната. На тумбочке огромный букет цветов.
Лиля пишет за столом. Стук в дверь.
Л и л я. Открыто!
Входит Макс.
М а к с. (зло) Цветы откуда?
Л и л я. Макс, ты хотя бы поцелуй меня для начала!
М а к с. (настойчиво) Цветы откуда здесь?
Л и л я. Угадай!
М а к с. Ты завела любовника?
Л и л я. Скорее, ты мне его завел. Прислали из редакции «Аполлона»!
М а к с. Papa Mako раскошелился? Не может быть! (рассматривая букет) Розы и орхидеи… Я боюсь предположить, сколько они стоят.
Л и л я. (с улыбкой) Немаленький у меня гонорар, да. Лидочка тоже удивилась сегодня, сразу примчалась ко мне! Он же прислал букет на её адрес… Не знаю, как донесла, но клянется, что не растеряла ни цветочка по дороге.
М а к с. Самое страшное, мне он не заплатил ни копейки за последние публикации. Сославшись на временные финансовые трудности журнала.
Л и л я. Любовь к таинственной испанке – его временная финансовая трудность.
М а к с. Так дальше дело не пойдет. Ты будешь утопать в цветах, а я в долгах.
Л и л я. Макс, ну чем я виновата? Почему ты на меня злишься?
М а к с. Давай напишем ему, чтоб больше цветов не присылал. Что у тебя на них аллергия.
Л и л я. Аллергия на цветы? Такое бывает у женщин? Не слишком ли Черубина болезненная получается? И раньше я писала, что очень люблю цветы, присылала ему лепестки из гербария. Кстати, с твоей подачи. К тому же, я уже сочинила стихотворение о цветах. В знак благодарности за букет.
М а к с. (возмущенно) В знак благодарности, что вся редакция осталась без гонораров?
Л и л я. Макс, ну откуда я знала?
М а к с. Прочти!
Л и л я.
Цветы живут в людских сердцах:
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.
Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз,
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.
В ветвях лаврового куста
Я вижу прорезь черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.
Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей,
И лик бесстыдных орхидей
Я замечаю в светских лицах.
Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.[2]
М а к с. Что там у тебя про орхидеи? Ну-ка, дай мне глазами почитать. «Замечаю» замени на «ненавижу». «И лик бесстыдных орхидей я ненавижу в светских лицах»! И про розы надо изменить.
Л и л я. Макс, неужели ты веришь, что мои критические высказывания против роз и орхидей отразятся на твоих гонорарах? Он начнет дарить мне хризантемы, герберы и лилии. Вот и всё.
М а к с. Тогда после стихотворения сделай приписку, где упрекни, что он… А какое там количество цветов?
Л и л я. Нечетное, Макс. Надеюсь, что нечетное. Но могу посчитать.
М а к с. Напиши, что он… что он не умеет обращаться с нечетными числами и не знает языка цветов.
Л и л я. Хорошо, Макс. Напишу слово в слово.
М а к с. Пиши.
Л и л я. (не двигаясь с места) Пишу.
М а к с. (командным тоном) Пиши!
Л и л я. Макс, что с тобой? На тебе лица нет.
М а к с. Игра зашла слишком далеко.
Л и л я. Ты это только заметил? Давай попробуем продать букет, а деньги возьмешь себе.
М а к с. При чем тут деньги? Он уже ни о чем другом говорить не желает, кроме как о твоих стихах и твоей непростой судьбе.
Л и л я. Уж не ревнуешь ли ты?
М а к с. Когда-нибудь он потребует встречи с тобой. Не попросит, а потребует. И вы встретитесь…
Л и л я. Давай не будем о последствиях, Макс! Лучше я тебе кое-что расскажу. (усаживая Макса) Садись, не маячь! Вчера в гимназии на лекции по испанской поэзии я отвлеклась от темы, и одна гимназистка задала мне вопрос – как я отношусь к стихам Черубины де Габриак.
М а к с. И что ты ответила?
Л и л я. Сначала растерялась, будто меня уличили в чем-то нехорошем, а потом… Потом сказала, что стихи – так себе. Написаны искусно, но ничего выдающегося.
М а к с. Зачем же так?
Л и л я. Макс, я же не о том, меня другое удивило и обрадовало! Молодежь читает стихи! Интересуется, мыслит, анализирует, сопоставляет. Значит, не всё так безнадежно.
М а к с. (снова встав) Ты сегодня звонила в редакцию?
Л и л я. Один раз. Но я ничего запрещенного не сказала. Только то, что придумал ты.
М а к с. Почему в моё отсутствие?
Л и л я. Захотелось поговорить… с кем-нибудь. Оказалось, что не так страшен черт. Это я не про Габриака, а про Маковского. От разговора с ним становится тепло и легко на душе. Иногда он угадывает мои мысли…
М а к с. (передразнивая) С кем-нибудь, значит. Теперь ты играешь и с ним, и со мной? Кто кого, да? Чтобы в один распрекрасный момент столкнуть нас лбами?
Л и л я. Не придумывай!
М а к с. (возмущенно) Еще бы он не угадывал твои мысли! Когда я и ему, и тебе пишу тексты для разговора!
Л и л я. Не кричи!
М а к с. Тебе надо уйти в монастырь.
Л и л я. Мне?!
М а к с. Черубине то есть. Напишем ему, что ты решила покончить с мирской жизнью и посвятить себя Богу. И пусть княгиня подтвердит твой выбор по телефону. Пора заканчивать с этой дешевой любовной историей.
Л и л я. Только не в монастырь. Макс! Я еще не наигралась. И не такая уж наша игра дешевая… Судя по цене букета. Да и стихов накопилось много. Надо опубликовать сначала.
М а к с. Еле сдерживаюсь от необратимого шага, Лиля. От безвозвратного шага прочь отсюда. Ибо хочется поставить тебя перед выбором – либо Papa Mako, либо я. Но это безумие!
Л и л я. Ты похож на тарантула.
М а к с. Что?
Л и л я. На Коктебельского ядовитого тарантула ты похож, вот что! Он не плетет паутины, но в нем вместо крови течет яд, и в паучьих бегах и боях ему равных нет. По крайней мере, когда соперники – пауки обычные, родом из Петербурга…
М а к с. Зато ты искусно плетешь паутины! (вставая и направляясь к выходу)
Л и л я. Останься, Макс! Ты стал несносным из-за своей обидчивости. Я не играю с тобой! Не уходи!
М а к с. Прости, просто нет времени. Надо зайти в редакцию, отдать рукопись. И еще есть кое-какие срочные дела.
Макс уходит. Лиля показывает ему вслед язык, подходит к букету, рассматривает цветы, любуется ими. Вынимает из букета один цветок и вставляет его в «руки» коктебельского «черта», который устроился на её книжной полке.
Л и л я. Держи, Гаврюша! Это тебе от Papa Mako!
Потом снова возвращается к букету. Разглаживает лепестки…
Л и л я. Какой же ты все-таки дурачок, Макс. Я же люблю тебя. Тебя, а не его. (вдыхая аромат цветов) Надо быть честной с самой собой: его немножко тоже люблю. Но совсем немножко.
Стук в дверь.
Л и л я. (не оборачиваясь, вполголоса) Я знала, что ты вернешься.
Входит Николай.
Н и к о л а й. Здравствуй, Лиля.
Л и л я. Ты?!
Н и к о л а й. Не ждала?
Л и л я. А я как раз только что тарантулов вспоминала. И сразу ты.
Н и к о л а й. К сожалению, тарантулов я не захватил.
Л и л я. Зачем ты пришел, Гумми?
Н и к о л а й. А мы разве не друзья? Я не могу прийти без повода? Узнать, как дела…
Л и л я. Твоя невеста не устроит тебе скандал, что ты ходишь домой к незамужним женщинам?
Н и к о л а й. Тебя правда это волнует?
Л и л я. Меня кое-что другое волнует, это правда…
Н и к о л а й. Не столкнулся ли я с Максом в парадном? Столкнулся. Испугался даже. Он по-прежнему неуклюж, лохмат и суров.
Л и л я. Зачем ты пришел, Гумми?
Н и к о л а й. Ты уже спрашивала.
Л и л я. Так ответь!
Н и к о л а й. Пришел сказать, что мое предложение в силе.
Л и л я. Ты мне что-то предлагал?
Н и к о л а й. Руку и сердце.
Л и л я. А-а-а…
Н и к о л а й. Он способен предложить что-то большее? Молчишь. Я знаю, он не способен предложить даже этого.
Л и л я. Он способен подарить мне букет цветов! Без повода! А ты приносишь с собой букет упреков и претензий. Раньше еще тарантулов приносил…
Н и к о л а й. Покупает тебя, значит, цветочками. Только где деньги берет – непонятно. Гонорары нам не платят. А позавчера он занимал денег у Кузмина. И сказал, что на предметы первой необходимости.
Л и л я. Для женщины именно цветы – первая необходимость. Даже если нечего есть на обед. Прости, Гумми, но мне некогда, надо писать.
Н и к о л а й. Что пишешь? Покажи!
Л и л я. Нет, не покажу.
Н и к о л а й. Я давно ничего не слышал от тебя! Покажи. Если что-то стоящее, то я могу порекомендовать в «Аполлон».
Л и л я. Ничего не стоящее. Пишу в стол, для себя.
Н и к о л а й. Надеюсь, столу твои стихи придутся по душе.
Л и л я. У стола нет выбора! Закрой, пожалуйста, дверь, Гумми! С обратной стороны!
Лиля демонстративно отворачивается. Николай тихонько подходит в Лиле сзади и выхватывает рукопись.
Н и к о л а й. (читает рукопись) «Драгоценный мой Сергей Константинович»? Что-что? Сергей Константинович? «Пишет вам Черубина…»? Та самая Черубина де Габриак? Так это ты? Вот так новость!
Л и л я. Я это я, а она это она! Черубина дала мне рукопись для редактирования. Отдай бумаги!
Н и к о л а й. Дала тебе письма для редактирования? Не смеши меня! Тебе удается водить за нос всю редакцию! А ведь я сразу заметил в испанских стихах знакомую интонацию!
Л и л я. Отдай бумаги!
Н и к о л а й. Я отнесу их Маковскому!
Л и л я. Не смей!
Н и к о л а й. Что не сметь? Не сметь открыть людям глаза на твою подлую ложь? Как ты могла, Лиля? Писать эти мерзости, эти пошлости человеку, который… который тебя терпеть не может. Который твои стихи ни в медный грош не ставит? Унижаться перед Маковским!
Л и л я. Гумми, ради всего святого, ради твоей любви ко мне, поклянись, что ты никому ничего не расскажешь! Гумми, я тебя умоляю!
Н и к о л а й. Вот как ты запела, колокольчик мой. Ну хорошо. С одним условием.
Л и л я. С каким, Гумми?
Н и к о л а й. Если ты станешь моей женой, я буду молчать.
Л и л я. Ты слишком дорого просишь за молчание.
Н и к о л а й. Оно того стоит. Маковский бы за эту информацию заплатил во много раз дороже!
Л и л я. Мне надо подумать.
Н и к о л а й. Отвечай сейчас же. Или завтра Маковский всё узнает!
Л и л я. Я не готова… Я не знаю… Это же невозможно! Как же мы будем потом со всем этим жить… Гумми, подумай сам…
Николай подходит к Лиле, отдает ей рукопись и начинает её обнимать. Она как будто и не сопротивляется.
Н и к о л а й. Нам же хорошо было вдвоем, Лиля. Еще не поздно всё исправить. Всё вернуть…
Возвращается Макс.
М а к с. Кхе-кхе.
Л и л я. (удивленно и испуганно) Макс? Ничего не подумай!
Н и к о л а й. Как раз подумайте! Только где-нибудь в другом месте!
М а к с. (снимая пальто) Я решил принять твое приглашение остаться, Лиля. Или меня опередили?
Н и к о л а й. Вы здесь явно лишний, Макс. Смиритесь.
М а к с. Кто из нас лишний, сейчас скажет дама. И скажет доходчиво, чтобы развеялись сомнения и надежды.
Н и к о л а й. Легко запугать даму! Она скажет, что вы потребуете, потому что боится. От вас кошки в подворотнях шарахаются!
М а к с. Нарываетесь, коллега, моё терпение не бесконечно.
Л и л я. Гумми, мой выбор не в твою пользу, прости. И ничего между нами, увы, не получится. Я люблю Макса. И никто меня не запугивал, это глупости. Люблю, понимаешь? А ты еще найдешь свое счастье, Гумми.
Н и к о л а й. Ты хорошо подумала, Лиля?
Л и л я. Да… Да… (твердо) Да. Уходи.
Н и к о л а й. У тебя есть время получше подумать… До утра. Я буду ждать тебя, Лиля.
Николай забирает рукопись со стола, разворачивается и уходит. Лиля не шелохнулась. Долгое молчание.
М а к с. Одним поклонником стало меньше. Ты не сильно расстроена?
Л и л я. Добился своего?
М а к с. Теперь можно и по делам пойти. Надеюсь, он не станет караулить под окнами и ждать моего ухода, чтобы вернуться к тебе.
Л и л я. Макс, ты хотя бы пообедаешь со мной? Есть разговор. Очень серьёзный.
М а к с. В другой раз. Если ты про то, что он взял читать твою рукопись со стихами, я видел. Пусть читает.
Л и л я. Макс, это действительно срочно и важно!
М а к с. Я же сказал – в другой раз.
Л и л я. Ты вернулся только из-за него! Только из-за ревности своей! А не из любви ко мне. Ты меня больше не любишь, Макс?
М а к с. Я ушел!
Л и л я. (неуверенно, вослед) Но случилась беда, Макс! Случилась беда! Он взял не стихи! Он взял… Он взял…
Макс уходит, Лиля негромко плачет. Потом садится за стол, пересматривает бумаги, её плечи вздрагивают, и плач усиливается.
Сцена 7
Осень, Петербург, 1909
Гостиная в квартире Лидии.
Лидия сидит за столом, шьет распашонку.
Решительно входит Маковский.
С е р г е й. Княгиня Дарья Ивановна?
Л и д и я. Если вам угодно…
С е р г е й. Или Лидия Брюллова? Или…
Л и д и я. Как вам заблагорассудится.
С е р г е й. Раздвоение личности заразно! Она здесь?
Л и д и я. Сейчас придет.
С е р г е й. Лучше, если она придет не сей час, а сию минуту. Я подожду с вашего позволения.
Л и д и я. Чай будете?
С е р г е й. Отчего же мне не подождать еще немного. Я так жаждал этой встречи, так жаждал увидеть красавицу Черубину. Идиот! Какой же я идиот!
Л и д и я. Скоро мечта исполнится.
С е р г е й. А вы вот здесь насмехались надо мной? Всей дружной компанией? Шута из меня делали?
Л и д и я. Что вы…
С е р г е й. А что я? Что я?
Л и д и я. Вы заблуждаетесь.
С е р г е й. Ну конечно! Я до сих пор должен верить в искренность чувств и чистоту помыслов? Я похож на наивного дурака, на идиота я похож?
Л и д и я. Не похожи.
С е р г е й. Спасибо!
Заходит Лиля, но Сергей не видит её.
Л и д и я. Чай будете?
С е р г е й. Что вы пристали ко мне со своим чаем? Чай или не чай, пить или не пить, какая к черту разница!
Л и д и я. Простите…
С е р г е й. Наливайте.
Л и д и я. Чай?
С е р г е й. Вы издеваетесь!
Л и д и я. Нет, что вы…
С е р г е й. О, боже! Где она?! Где?! Я не могу больше ждать!
Л и л я. Я здесь.
Пауза. Сергей немного испуган и смущен, он несколько секунд молча осматривает покрасневшую Лилю, как музейный экспонат.
С е р г е й. Ну, здравствуйте, незнакомка Черубина. Испанка, католичка…
Л и л я. Простите меня. Ради Бога. Простите меня.
С е р г е й. За что простить? Мы вместе с вами разыграли прекрасную историю любви – в лицах. Следуя лучшим традициям драматического театра. Мы отлично вжились в свои роли. В некотором роде мы теперь коллеги. И все ведь поверили! Все вокруг поверили! Вся редакция «Аполлона»! Даже сам Константин Сергеевич воскликнул бы несколько дней назад: «Верю!» Но спектакль сыгран. Пора ставить точку, опускать занавес.
Л и л я. Красиво говорите, Сергей Константинович.
С е р г е й. И заметьте – без бумажки и без подготовки. Должность обязывает уметь словами выражать свои мысли.
Л и л я. И уметь при этом скрывать свои чувства…
С е р г е й. Выставлять чувства напоказ – проявление слабости, а слабость современному человеку, тем паче главному редактору, непозволительна. Вы, кстати, тоже изъясняетесь неплохо, преподавание словесности в приготовительном классе гимназии не прошло даром. А в эпистолярном жанре вам равных следует еще поискать.
Л и д и я. Может, мне выйти? Вам бы лучше поговорить наедине… Без свидетелей.
Л и л я и С е р г е й. (одновременно) Нет!
Л и д и я. Мне кажется, я только мешаю…
Л и л я. Тебе кажется.
С е р г е й. Останьтесь. Нам нечего скрывать. Всё, что хотел сказать, я сказал. Прощайте! Счастливо оставаться!
Сергей подходит к дверям, но вдруг возвращается.
Достает сверток и передает его Лиле.
С е р г е й. А, совсем забыл. Из-за этого и пришел… Вот… я принес… это вам.
Л и л я. Что здесь?
С е р г е й. Ваши письма. Мне они больше не нужны. А вам, может, и пригодятся. Будете перечитывать одинокими зимними вечерами.
Л и д и я. Почему это одинокими? У Лили скоро жених вернется с армейской службы!
Л и л я. Моего жениха эти письма вряд ли заинтересуют. Их место в печи.
С е р г е й. Как скажете. Вы вольны делать с этими бумажками, что захотите. Одна или вместе с женихом… Ваше право.
Л и л я. Прошу у вас прощения еще раз.
С е р г е й. За что?! По-моему, случилось обоюдное удовольствие. Или вы до сих пор думаете, что я ни о чем не догадывался? А я сразу понял, кто вы! Но мне было интересно поучаствовать в предложенном спектакле в роли героя-любовника. Попробовать свои силы в новом амплуа. Спасибо вам за предоставленную возможность.
Л и л я. Понимаю.
С е р г е й. Ничего вы, к счастью, не понимаете. И не надо! Прощайте!
Сергей уходит.
Л и д и я. О чем он? Что мы должны понять?
Л и л я. Мне всё равно.
Л и д и я. Он теперь перестанет публиковать тебя, да?
Л и л я. Мне всё равно.
Л и д и я. Что ты заладила – всё равно и всё равно? А мне не всё равно! И Максу не всё равно. Где он, кстати?
Л и л я. Он ушел. Максу я не нужна, он увлечен только своими идеями. Я никому не нужна. И самой себе не нужна.
Л и д и я. Вернется. (задумавшись) Думаешь, он правда знал с самого начала, кто ты?
Л и л я. (вдруг заплакав) Я запуталась, Лидочка…
Л и д и я. Ну перестань. Ты чего это. Не запуталась, а наоборот – распуталась.
Л и л я. Я потеряла всех. И самое страшное – я потеряла Макса. Он, по-моему, ко мне совсем остыл… Из-за этой глупой ревности…
Л и д и я. Главное, что себя не потеряла. Ну, успокойся, не надо слез. Ну, ну…
Л и л я. Иногда мне кажется, что я и себя потеряла. Я стала другой. Будто в душе моей кто-то поселился. Кто-то совсем чужой. И мне настоящей там места нет.
Л и д и я. Как поселился, так и освободит жилплощадь. Испанка пакует чемоданы и идет прочь. Лилечка, относись ко всему происходящему, как к представлению, которое неожиданно закончилось. На самом интересном месте.
Лиля разворачивает сверток, достает письма и рвет их на мелкие кусочки.
Лидия её останавливает.
Л и д и я. Зачем? Не рви, Лиля! Оставь для потомков. Пусть читают! Или… можно переработать эти письма в драматическую love story. И назвать, например… «Новая Черубина». Как «Новая Элоиза» у Руссо! Шедевр мировой литературы, между прочим. Чуть изменить сюжет, подправить характеры персонажей, чтобы никому не было обидно… Даже имена можно изменить… До гения Руссо не дотянуться, конечно… Но хотя бы приблизиться… (перебирая письма) Кстати, он вернул не все письма… Да, точно, это не все письма! Неужели… оставил себе на память?! С ума сойти!
Л и л я. Знаешь, почему наша любовная история была обречена на провал?
Л и д и я. Просвети, даже не догадываюсь.
Л и л я. Потому что истинное искусство – от Бога. А мы связались с чертом.
Л и д и я. С каким еще чертом, Лиля?
Л и л я. С Габриахом! С нашим Гаврюшей! За какие-то дешевые публикации мы унижались перед Маковским. Но мы в итоге заплатили в два раза дороже. Мы солгали не только ему, но и себе. Ложь самому себе – самый страшный капкан. Сам расставил и сам попался. И спасти некому.
Из соседней комнаты слышен детский плач.
Л и д и я. Ты ищешь оправдания и причины? А мне кажется, не стоит излишне усложнять. Мы же прекрасно проводили время за написанием писем Маковскому. Счастливые мгновенья. А теперь надо всё забыть. Перелистнуть страничку. И двигаться дальше. Вот смотри, какую красивую я сшила распашонку! И тебе, Лилечка, пора выйти замуж, родить ребеночка и забыть обо всех этих пустых страданиях. Материнство душу лечит.
Л и л я. Я не хочу замуж, не хочу ничего. Черубина – мой мертворожденный ребенок… Сегодня я похоронила Черубину и сама умерла вместе с ней.
Л и д и я. Пойдем в детскую, понянчишься с моим малышом, и тоску твою как рукой снимет! Сразу всё захочешь и сразу оживешь!
Лиля и Лидия уходят в детскую. Слышен радостный детский визг.
Сцена 8
Осень, Петербург, 1909
Кабинет редакции журнала «Аполлон».
Михаил и Николай за работой, входит Макс.
Макс бросает бумаги на стол.
М а к с. Где Маковский? Почему свежий выпуск до сих пор не подписан?
М и х а и л. А поздороваться?
М а к с. Будьте здоровы! Где Маковский?
М и х а и л. Papa Mako на свидании. У него есть дела поважнее, чем редакторская рутина.
М а к с. На свидании? Вот это новость! С кем?
М и х а и л. Не доложил.
Н и к о л а й. С испанкой, католичкой и хромым преподавателем русской словесности в одном лице.
М а к с. Чтооо?!
М и х а и л. Заметьте, не я проболтался первым. Сегодня мы наконец-то рассекретили Черубину-Елизавету. Не без помощи третьих лиц. Но за подробностями прошу к Маковскому. Не имею права. Не моя тайна.
Н и к о л а й. А я не удивлюсь, если он в курсе всего происходящего с самого начала. Ведь с хромой графоманкой Максимилиан Александрович etre sur un bon pied[3]!
М а к с. Повторите. Ну-ка, повторите, что вы сказали!
Н и к о л а й. Что именно? Что вы на короткой ноге с Елизаветой Дмитриевой? Разве это не так?
М а к с. Как вы её назвали?
Н и к о л а й. Насчет графоманки, я погорячился, признаю. Стихи у неё неплохие, даже выше среднего. Она не графоманка, она заурядная хромая училка, возомнившая себя первой красавицей Петербурга! Прыгающая в постели пиитов по первому зову. Иногда и без зова, самовольно, забрасывая любовными письмами главных редакторов.
Макс подходит к Николаю и с размаха бьет пощечину.
М а к с. Надеюсь, вы поняли – за что.
Н и к о л а й. Ты мне за это ответишь!
М а к с. Пощечина – не брудершафт! На «ты» мы с вами не переходили!
М и х а и л. (встает между ними) Иногда удар красноречивее и убедительнее любых слов. Но, мальчики, право, не стоит так волноваться.
М а к с. Будем стреляться. Я пришлю секунданта. Я не потерплю ни от кого подобного оскорбления женщины в моем присутствии.
Макс уходит.
М и х а и л. Он это серьезно?
Н и к о л а й. Вполне. Даже если передумает, я сам его вызову на дуэль. Нечего руки распускать. И было бы из-за кого…
М и х а и л. Ох, уж эти женщины. Все беды от них. С мужчинами намного проще.
Н и к о л а й. Кому как.
М и х а и л. Вы просто не разбираетесь в мужчинах. К ним нужен подход.
Н и к о л а й. (зло) И не планирую разбираться.
М и х а и л. On ne dispute pas de gouts. О вкусах не спорят.
Входит взволнованный Сергей.
С е р г е й. Всё кончено! Всё кончено.
М и х а и л. (иронично) Ах! Между нами всё кончено?! Вы сделали ей предложение?
С е р г е й. Предложение исчезнуть из моей жизни навсегда.
М и х а и л. Правильное решение! Три кавалера на одну барышню – многовато!
С е р г е й. Кто еще двое?
М и х а и л. Николай с Максом встречаются на дуэли из-за красотки Черубины. Трагический финал!
С е р г е й. Красотки? Скажешь тоже. Насмешил!
Н и к о л а й. Мы стреляемся из-за Елизаветы Дмитриевой! И вас наша дуэль никоим образом не должна касаться.
М и х а и л. Кто ж спорит?! Черубина бы дуэль не одобрила, а вот Елизавете Дмитриевой это непременно польстит.
Н и к о л а й. Вы когда-нибудь можете не иронизировать? Сейчас не самый подходящий для иронии момент.
М и х а и л. Для иронии неподходящих моментов не бывает. Еще великий писатель Гоголь заметил, что ничего человек не боится так, как смеха. Универсальное оружие. Жаль, на дуэли оно не пригодится…
Николай уходит, хлопнув дверью.
С е р г е й. Дуэль? Это правда?
М и х а и л. Более чем.
С е р г е й. Ей-богу, чудаки! Волошин мне только что попался на улице. Шел стремительно… Ничего вокруг не замечая… Злой, растрепанный… Я даже испугался! И не поздоровался со мной!
М и х а и л. Макс залепил ему пощечину. А рука у Макса, сами знаете, неслабая. Зевс-громовержец поразил соперника молнией!
С е р г е й. А повод-то какой?
М и х а и л. Оскорбленная честь его дамы сердца. Встал на защиту Елизаветы Дмитриевой! Той самой, которая Черубина де Габриак.
С е р г е й. Бред! Логичней было бы мне вызвать Макса на дуэль. За тот обман, за подлость, я же ему доверял… Как себе.
М и х а и л. Успокойтесь! Вы нужны нам живым. Тем более, Макс просто разыграл нас всех. Обычный розыгрыш. А мы сами повелись и увлеклись.
С е р г е й. Не напоминай, прошу. Хочу забыть об этой истории поскорей. Чувства до добра не доводят. Следует во всем руководствоваться исключительно разумом. Отныне никакой любви!
М и х а и л. Истекай, о сердце, истекай!
Расцветай, о роза, расцветай!
Сердце, розой пьяное, трепещет.
От любви сгораю, от любви;
Не зови, о милый, не зови:
Из-за розы меч грозящий блещет.
С е р г е й. Я помню эти ваши стихи наизусть. Вы гениальный поэт!
М и х а и л. Аплодисментов не надо! А вот гонорар не помешал бы…
С е р г е й. Всему свое время! Будут вам гонорары. Что у нас там с новым номером? Готов?
М и х а и л. Ждем твоего сигнала. Печатать ли в журнале последнюю подборку от русской испанки Черубины де Габриак? Или дополнить стихи разоблачением автора? Или ставить в этой истории точку, отправив стихи в мусорную корзину? Подборка значительная, но и без неё номер неплохо собран.
С е р г е й. (через паузу) Несомненно, печатать. Печатать, а потом уже точку. Стихи ни в чем не повинны.
В ноябре 1909 года между Максом и Николаем состоялась дуэль на Черной речке.
Николай промахнулся, пистолет Макса дал осечку.
А Лиля после этой дуэли замолчала на пять лет.
Конец
[1] В пьесе использованы стихи М.Кузмина.
[2] В пьесе использованы стихи Е.Дмитриевой
[3] На короткой ноге (фр.)